Стихотворения, 1923 - [12]

Чтобы всюду

          Муссолини

              чувствовалось как дома —

в лапище

    связка

         отмычек и фомок.

В министерстве

         первое

              выступление премьера

было

         скандалом,

               не имеющим примера.

Чешет Муссолини,

         а не поймешь

              ни бельмеса.

Хорошо —

    нашелся

         переводчик бесплатный.

— Т-ш-ш-ш! —

              пронеслось,

              как зефир средь леса. —

Это

       язык

    блатный! —

Пришлось,

       чтоб точить

             дипломатические лясы,

для министров

             открыть

             вечерние классы.

Министры подучились,

             даже без труда

                     без особенного, —

меж министрами

         много

              народу способного.

У фашистов

         вообще

              к знанию тяга:

хоть раз

    гляньте,

с какой жаждой

         Муссолиниева ватага

накидывается

           на «Аванти»^*.

После

          этой

    работы упорной

от газеты

    не остается

         даже кассы наборной.

Вначале

    Муссолини,

         как и всякий Азеф^*,

социалистничал,

         на митингах разевая зев.

Во время

    пребывания

              в рабочей рати

изучил,

    какие такие Серрати^*,

и нынче

    может

         голыми руками

брать

         и рассаживать

         за решетки камер.

Идеал

    Муссолиний —

         наш Петр.

Чтоб догнать его,

         лезет из пота в пот.

Портрет Петра.

             Вглядываясь в лик его,

говорит:

    — Я выше,

         как ни кинуть.

Что там

    дубинка

         у Петра

              у Великого!

А я

      ношу

    целую дубину. —

Политикой не исчерпывается —

              не на век же весь ее!

Муссолини

         не забывает

              и основную профессию.

Возвращаясь с погрома

             или с развлечений иных,

Муссолини

       не признает

            ключей дверных.

Демонстрирует

             министрам,

              как можно

                     негромко

любую дверь

          взломать фомкой^*.

Карьере

    не лет же до ста расти.

Надавят коммунисты —

               пустишь сок.

А это

         всё же

        в старости

небольшой,

        но верный кусок.

А пока

           на свободе

         резвится этакий,

жиреет,

    блестит

         от жирного глянца.

А почему он

          не в зверинце,

                   не за решеткой,

              не в клетке?

Это

       частное дело

         итальянцев.

Примечание.

По-моему,

    портрет

         удачный выдался.

Может,

    не похожа

         какая точьца.

Говоря откровенно,

         я

            с ним

              не виделся.

Да, собственно говоря,

             и не очень хочется.

Хоть шкура

        у меня

         и не очень пушистая,

боюсь,

           не пригляделся б

             какому фашисту я.

[1923]

Керзон >*

Многие

    слышали звон,

да не знают,

         что такое —

                Керзон^*.

В редком селе,

             у редкого города

имеется

    карточка

         знаменитого лорда.

Гордого лорда

             запечатлеть рад.

Но я,

         разумеется,

         не фотографический аппарат.

Что толку

    в лордовой морде нам?!

Лорда

           рисую

          по делам

         по лординым.

У Керзона

    замечательный вид.

Сразу видно —

              Керзон родовит.

Лысина

    двумя волосенками припомажена.

Лица не имеется:

         деталь,

              не важно.

Лицо

         принимает,

         какое модно,

какое

         английским купцам угодно.

Керзон красив —

         хоть на выставку выставь.

Во-первых,

        у Керзона,

         как и необходимо

                 для империалистов,

вместо мелочей

               на лице

             один рот:

то ест,

           то орет.

Самое удивительное

         в Керзоне —

                  аппетит.

Во что

    умудряется

         столько идти?!

Заправляет

       одних только

              мурманских осетров^*

по тралеру

    ежедневно

         желудок-ров.

Бойся

          Керзону

         в зубы даться —

аппетит его

        за обедом

         склонен разрастаться.

И глотка хороша.

         Из этой

              глотки

голос —

    это не голос,

         а медь.

Но иногда^*

    испускает

         фальшивые нотки,

если на ухо

       наш

              наступает медведь.

Хоть голос бочкин,

         за вёрсты дно там,

но толк

    от нот от этих

              мал.

Рабочие

    в ответ^*

         по этим нотам

распевают

    «Интернационал».

Керзон

    одеждой

         надает очок!

Разглаженнейшие брючки

              и изящнейший фрачок;

духами душится, —

         не помню имя, —

предпочел бы

            бакинскими душиться,

                 нефтяными.

На ручках

    перчатки

         вечно таскает, —

общеизвестная манера

              шулерска́я.

Во всяких разговорах

         Керзонья тактика —

передернуть

        парочку фактиков.

Напишут бумажку,

         подпишутся:

              «Раскольников^*»,

и Керзон

    на НКИД врет, как на покойников.

У Керзона

    влечение

и к развлечениям.

Одно из любимых

         керзоновских

              занятий —

ходить

    к задравшейся

         английской знати.

Хлебом Керзона не корми,

дай ему

    задравшихся супругов.

Моментально

           водворит мир,

рассказав им

          друг про друга.

Мужу скажет:

           — Не слушайте

              сплетни,

не старик к ней ходит,

         а несовершеннолетний. —

А жене:

    — Не верьте,