Стихотворения, 1884 г. - [36]

На три дня даю я сроку,

А не то – навеки прочь!»

День – другой прошел. Несчастный

Горевал, бродил, как тень.

С торжеством к своей прекрасной

Он пришел на третий день.

Чем-то радостным отмечен,

Смелый взор его блистал.

Вмиг он был вопросом встречен:

«Что ж? Достал?» Ответ: «Достал!»

И глаза он к небу вскинул,

И со звездочкой внутри

Из кармана ларчик вынул,

И открыл его: «Смотри!

Видишь: в золоте, в эмали,

Блеском радужным полна

Эта звездочка… Она ли?»

– «Ах, мой друг! – Она! Она!

Я – души твоей царица,

Любишь ты, спокойна я,

Это – чудная вещица!

Это звездочка моя!

Эту искру – блестку ночи –

Ты достал, герой, гигант!»

И впивались милой очи

В ей врученный бриллиант,

И застежка дорогая,

С ценным камнем посреди,

Ярко вспыхнула, блистая,

У прелестной на груди.

1860

Подражание испанскому

Только б ты, кого так пылко

Я люблю, – была со мной,

Ты да хересу бутылка,

Ты да конь мой вороной,

Ты да добрая сигара,

Ты да меткое ружье,

Ты да звонкая гитара –

Вот всё счастие мое!

Легким станом, ножкой ловкой

Ты мне гибельно мила,

Ты глядишь такой плутовкой,

Что с ума меня свела.

Ты танцуешь – упоенье!

Каждый нерв во мне дрожит;

Юбки сборчатой круженье

Всю мне голову кружит.

Как в качуче это тельце

Ты совьешь да перевьешь –

Замков гордого владельца

Прямо в плен меня ведешь.

Взвейся ж выше в вихре пляски,

В позе неги и любви

И хоть только до подвязки

Видеть ножки дай свои!

1860

Пора! (По поводу римских проклятий)

О христиане, братья, братья!

Когда ж затихнет гул проклятья?

Когда анафемы замрут?

Пора! Мы ждем. Века идут.

Учитель, преданный распятью

И водворявший благодать, –

Христос – учил ли вас проклятью?

Нет! Он учил благословлять,

Благословлять врага, злодея,

Гореть к нему любви огнем

И, о заблудшем сожалея,

Молиться господу о нем.

А вы? – Вы, осуждая строго

Co-человека своего,

Пред алтарем, во имя бога

Зовете кару на него.

Вы над душой его и телом

Готовы клятвы произнесть,

Каких в пылу остервенелом

Сам ад не в силах изобресть.

И вам не страшно имя божье

Взять на язык, хулу творя?

Навет на бога – при подножье

Его святого алтаря!

Кощунство в храме благодати!

Уж если клясть вы рождены –

Не богом проклинайте братии,

А черным автором проклятий,

Что носит имя Сатаны!

И вам же будет посрамленьем,

Коль проклинаемый ваш брат

Ответит вам благословеньем,

Сказав: «Не ведят, что творят!

1860

Затмение

«Экое диво! Клим Сидорыч! Глянь из оконца!

В полдень стемнело, ей-богу! Ведь убыло солнца.

В небе ни тучки, ни-ни… то есть – пятнышка нету, –

Ради чего ж недоимка господнего свету?»

– «Эх, голова, голова! Ничего-то не знает.

Временем это затменье такое бывает».

– «Эва! – А кто ж там на солнце потемки наводит?»

– «Это, по книгам, вишь – солнце за месяц заходит».

– «Полно, Клим Сидорыч! Эк ты неладно ответил!

Солнце ведь – светлое солнце, и месяц-то светел, –

Как же бы сталось, что свет как со светом сдвоится –

Не светлоты прибывает, а темень родится?»

– «Истинно так. Не хули моего ты ответа!

Верь аль не верь, а и свет пропадает от света.

Ну, да, примером, – ты в толк не возьмешь ли скорее?

Ум – дело светлое, разум – еще и светлее,

А в голове-то ведь темно становится разом,

Если случится, что ум в ней заходит за разум».

1860

Пляска

В улику неправд был Израилю дан

Предтеча – креститель Христа – Иоанн.

«О Ирод, – взывал он, – владыко земной!

Преступно владеешь ты братней женой».

Глагол Иоанна тревожил царя

Досадным укором, но, гневом горя,

Царь Ирод смирял свое сердце над ним –

Зане Иоанн был народом любим, –

И долго в темнице предтеча сидел,

И царь над ним казни свершать не хотел, –

Тем паче, что в дни испытаний и бед

Нередко его призывал на совет.

И молчит Иродиада,

Втайне яростью дыша, –

В ней глубоко силу яда

Скрыла женская душа.

Лишь порой, при том укоре,

Вдруг в чертах ее и взоре

Проявляется гроза.

Жилы стянуты над бровью,

И отсвечивают кровью

В злобном выступе глаза.

Месть ехидны палестинской

Зреет… Мысль проведена –

И усмешкой сатанинской

Осклабляется она.

О пророк! За дерзновенье

Ждет тебя усекновенье.

За правдивые слова,

За святую смелость речи –

У крестителя-предтечи

Отсечется голова!

В царский праздник пир был велий.

Вечер. Трапеза полна.

Много всяческих веселий,

Много брашен, пряных зелий

И янтарного вина.

Весел Ирод, – царской лаской

Взыскан двор… Но царь глядит, –

Кто ему искусной пляской

В этот вечер угодит?

Струн кимвальных мириады

Потряслись… Отверзлась дверь –

И внеслась Иродиады

Соблазнительная дщерь.

Пляшущая плавает роз в благоухании,

В пламени зениц ее – сила чародейская,

Стан ее сгибается в мерном колыхании –

Стройный, как высокая пальма иудейская;

Кудри умащенные блещут украшеньями

Перлов, камней царственных, радужно мерцающих;

Воздух рассекается быстрыми движеньями

Рук ее, запястьями звонкими бряцающих.

Вихрем вдруг взвилась она – и, взмахнув

прельстительно

Легкими одеждами звездно-серебристыми,

Стала вдруг поникшая пред царем почтительно,

Взор потмив ресницами трепетно-пушистыми.

И плясавшую так чудно

Царь готов вознаградить,

И клянется безрассудно

Ей – что хочет – подарить.

Требуй, дочь Иродиады,

Той убийственной награды,

Что утешна будет ей –

Злобной матери твоей!

«Царь! Ты видел пляску-чудо,

Так обет исполни ж свой –

Подавай плясунье блюдо

С Иоанна головой!

И, пустивший зло в огласку,

Вестник правды меж людей