Стихоритмия - [5]

Шрифт
Интервал

Ты свети им по-ярче, друг.
Загляни там в одно окошко,
Что белеет в ночном саду.
Передай от меня немножко
Петербургскую грусть мою.

О себе

Я вспоминаю дом всё чаще вечерами.
Берёзки, тополя, и серый свой район.
Но так противно жить в прокуренной печали,
И слушать в тишине сердечный камертон.
А все эти стихи — дурацкая затея.
Я много перебрал унылых, скучных строк.
Но каждый раз, когда рождается идея,
Перед собой кладу очередной листок.
Я знаю, что не стать мне гением эпохи.
И не стремлюсь попасть на полосы газет.
С тех пор, как я узнал про выдохи и вдохи,
Мне нужно просто жить, и видеть белый свет.
Мне жалко тех людей, которые в запоях.
Которые любовь не поняли совсем.
И с головы до пят я был в таких помоях,
Но вовремя пошёл по ветру перемен.
И хочется дышать мне жадно каждой порой,
И хочется забыть Есенина в себе.
Но, видно, крепко сел воронежской подковой
К его кобыле я и в песне, и в стихе.
А так, начистоту — приятно откровенно,
Что хриплый голос мой однажды прозвучал
В Норильске, Душанбе, в Германии у Рейна,
При том, что отродясь в тех далях не бывал.
И, значит, неспроста я бормотал ночами
в студийный микрофон душевные стихи.
Но, помню, злился, да, когда не различали
Где гений был Сергей, а где были мои.
Но всё ушло в года, и всё теперь спокойно.
Я молод, не забыт, на месте две руки.
Шагаю по стране размеренно, покойно,
И в уши раздаю вам разные стихи.

«Когда разбился на осколки…»

Когда разбился на осколки,
И бытность сводится к нулю.
Когда любой конец верёвки
Ты вяжешь мысленно в петлю.
Когда испытываешь голод
Умом, и сердцем, и душой —
Меняй без промедления город,
В котором ты теперь чужой.
Меняйся сам. Пусть кровоточат
Пороки злобы на тебе.
Люби трудиться днём и ночью,
Огромный мир люби в себе.
Не бойся верить в перемены.
Меняй снега на летний зной.
Меняй прокуренные стены
На берег моря золотой.

Ленинград

А снег летит над вольною Невой,
На Ленинград ложится аккуратно.
Мне в эту ночь особенно приятно
Поговорить наедине с тобой.
Я в эту ночь особенно люблю
Твои дома замёрзшие на Мойке.
Мои года на стёсанной набойке,
Но я плыву, подобно кораблю.
Вдыхают хмарь горбатые мосты,
И выдыхают мрачные рассказы.
А я пытаюсь уловить их фразы,
И в ночь упорно пачкаю листы.
Я много раз, гуляя наугад,
Ловил себя на мысли осторожно,
Что без тебя мне просто невозможно
Цвести и петь, как первомайский сад.
Я брошу тень на желтой мостовой.
Пускай она скользит по переулкам,
Наперекор законам и наукам,
Она навек останется с тобой.
Ложится снег на милый Ленинград.
Огромным пухом падает на крыши.
Пускай тебя я больше не увижу,
Ты был со мной, и этому я рад.

Итог

Признаться городу в любви..
Так глупо. Город ведь не может
Любить ответно. Эти фонари
Не греют кожу, тлеют перманентно.
И серый дождь за окнами стучит,
Как монотонный метроном блокады.
И день как день по графику бежит.
Мне 27, мне ничего не надо…
Я убежал из дома. Столько лет
Как в карты проиграл, дурак и только.
Лечил простуду, баловался горькой,
И рос во мне сомнительный поэт.
Я пару раз любил, но оба мимо.
Но мне не жаль потраченной любви.
Пускай я падаль, гнида и скотина,
Но я сегодня передам привет Мари.
Привет Мари! Ты замужем, я знаю.
А я не спился. Видишь — молодец!
Но, если честно, на худой конец,
Я о тебе частенько вспоминаю.
Да, ерунда. Всё утекло, родная.
Хотя, тебя нельзя так называть.
Я обречен другую обнимать,
Ни капли не жалея, не страдая.
Я как и прежде, не менял коней.
Пишу стихи, какие есть, без фальши.
И путают с Есениным, как раньше,
От лени, и от глупости своей.
Я избегаю встречи, и людей.
Мне хорошо на кухне на кровати.
В своей уютной, каменной палате,
Среди центральных белых батарей.
Гляжу в окно, и след не нахожу.
Года ушли неведомой дорогой.
Вся эта жизнь записана у Бога,
Вся эта жизнь подобна миражу.
Признаться, всё же, городу в любви?
Возможно. Только не особо громко.
И собирая память по осколкам,
Он в ней прекрасен, что не говори.
Всё на местах, роскошный на века,
Будь то открытка, или вид случайный.
Но, между тем задумчиво-печальный,
Монументальный образ старика.
Течёт Нева артерией холодной,
Обрывки дней, как всадники теней.
Ты был мечтой моей неугомонной,
Ты стал легендой в памяти моей.
Прощаться, всё же, очень тяжело.
Мой милый друг, мой Петербург — до встречи!
Ты не заглянешь осенью в окно,
И не расплачешься в него под вечер.
Мой путь проторен от 6-й Советской.
Я буду там, среди ночных огней.
Прощай Исаакий, и прощай мой Невский,
Прощай мечта моих наивных дней…

Южные мотивы

Тень

А я лишь тень, холодная, брожу
То по стене, где «Зимняя канавка»,
То у Дворцовой под огромной аркой,
То у метро кого-то сторожу.
Не забывай мой тонкий силуэт.
Люби меня без видимой причины.
Я напишу словесные картины
Одной тебе, как преданный поэт.
Прости меня за то, что далеко.
За то, что здесь и там, одновременно.
Но, лишь с тобой я понял, несомненно,
Как без тебя бывает не легко.
Прости за свет холодного окна,
За моря шум на полочке в ракушке.
За пустоту на скомканной подушке,
За то, что ты в печали холодна.
Пускай тебе расскажут обо мне,
Что я дурак, и сам того не знаю,
Что ничего на свете не желаю.
Я просто тень на каменной стене.

Волна

Я не купаюсь в роскоши, зато,
Всё на местах, и каждая конечность.
Стою один, в распахнутом пальто

Рекомендуем почитать
Выбор

Все мы рано или поздно встаем перед выбором. Кто-то боится серьезных решений, а кто-то бесстрашно шагает в будущее… Здесь вы найдете не одну историю о людях, которые смело сделали выбор. Это уникальный сборник произведений, заставляющих задуматься о простых вещах и найти ответы на самые важные вопросы жизни.


Куклу зовут Рейзл

Владимир Матлин многолик, как и его проза. Адвокат, исколесивший множество советских лагерей, сценарист «Центрнаучфильма», грузчик, но уже в США, и, наконец, ведущий «Голоса Америки» — более 20 лет. Его рассказы были опубликованы сначала в Америке, а в последние годы выходили и в России. Это увлекательная мозаика сюжетов, характеров, мест: Москва 50-х, современная Венеция, Бруклин сто лет назад… Польский эмигрант, нью-йоркский жиголо, еврейский студент… Лаконичный язык, цельные и узнаваемые образы, ирония и лёгкая грусть — Владимир Матлин не поучает и не философствует.


Красная камелия в снегу

Владимир Матлин родился в 1931 году в Узбекистане, но всю жизнь до эмиграции прожил в Москве. Окончил юридический институт, работал адвокатом. Юриспруденцию оставил для журналистики и кино. Семнадцать лет работал на киностудии «Центрнаучфильм» редактором и сценаристом. Эмигрировал в Америку в 1973 году. Более двадцати лет проработал на радиостанции «Голос Америки», где вел ряд тематических программ под псевдонимом Владимир Мартин. Литературным творчеством занимается всю жизнь. Живет в пригороде Вашингтона.


Загадочная женщина

Луиза наконец-то обрела счастье: она добилась успеха в работе в маленьком кафе и живет с любимым человеком на острове, в двух шагах от моря. Йоахим, ее возлюбленный, — писатель. После встречи с прекрасной Луизой его жизнь наладилась. Но все разрушил один странный случай… Красивый состоятельный мужчина, владелец многомилионной компании Эдмунд, однажды пришел в кафе и назвал Луизу Еленой. Он утверждает, что эта женщина — его жена и мать его детей, исчезнувшая три года назад!..


Дырка от бублика 2. Байки о вкусной и здоровой жизни

А началось с того, что то ли во сне, то ли наяву, то ли через сон в явь или через явь в сон, но я встретился со своим двойником, и уже оба мы – с удивительным Богом в виде дырки от бублика. «Дырка» и перенесла нас посредством универсальной молитвы «Отче наш» в последнюю стадию извращенного социалистического прошлого. Там мы, слившись со своими героями уже не на бумаге, а в реальности, пережили еще раз ряд удовольствий и неудовольствий, которые всегда и все благо, потому что это – жизнь!


Романс о великих снегах

Рассказы известного сибирского писателя Николая Гайдука – о добром и светлом, о весёлом и грустном. Здесь читатель найдёт рассказы о любви и преданности, рассказы, в которых автор исследует природу жестокого современного мира, ломающего судьбу человека. А, в общем, для ценителей русского слова книга Николая Гайдука будет прекрасным подарком, исполненным в духе современной классической прозы.«Господи, даже не верится, что осталась такая красота русского языка!» – так отзываются о творчество автора. А вот что когда-то сказал Валентин Курбатов, один из ведущих российских критиков: «Для Николая Гайдука характерна пьянящая музыка простора и слова».