Стихия страха - [23]

— Почему же бросил столицу? — не удержалась я, видя, что Отшельник сделал паузу, но он лишь пожал плечами.

— Я не делаю предположений, госпожа Хризштайн. Только факты. Вы просили узнать про его слуг… Охранник Фарид, бывший раб на арене. Сумел выиграть игры и выкупить себе свободу. Подался в наемники во время войны в Чорногерии. После возвращения у него начались приступы бешенства, обратился к профессору. После излечения остался с ним.

Я недоверчиво хмыкнула, но промолчала.

— Слуга Лука. Ребенком толкнул брата, тот неудачно упал и убился. Остался единственным сыном, но родители его не жаловали. Во время очередной ссоры с ними схватился за меч и убил обоих. В суде его признали помешанным и поместили в лечебницу. Стал первым пациентом профессора, что успешно излечился.

— Излечился? Как такое возможно? — опять не удержалась я.

Отшельник в который раз равнодушно пожал плечами:

— Мне неизвестно. Воспитанник Алекс. Про него узнать удалось совсем мало, кроме того, что он сирота из приюта и попал к профессору два месяца назад.

Отшельник вытащил из-за пазухи пакет и подал мне:

— А здесь материалы по последним заседаниям городского совета, что вы просили.

Я протянула руку за бумагами, и Отшельник всего лишь на мгновение замешкался перед тем, как отпустить их, словно в нерешительности.

— Есть еще что-нибудь интересное? — вздохнула я, прекрасно зная, что сам он не будет говорить, предпочитая отвечать на прямо поставленный вопрос.

— Есть. Вояг Наварро и церковные власти начали серьезное противостояние.

Вот так новость! Я все проспала, ломая голову над рукописью. Демон!

— Из-за чего?

— Опиум. Инквизитор Тиффано арестовал купцов и конфисковал товар, причинив большой убыток. Кроме того, он пытается получить от арестованных признание и обвинить вояга.

У меня в глазах потемнело от злости, а виски взорвались острой болью.

— Какого демона! — процедила я. — Болван! Идиот! А что отец Валуа? Почему он его не остановил?

— Мне неизвестна его позиция. Однако разрешение подписал именно он.

— Что за бред? Или он намеренно подставляет инквизитора под удар?

Экипаж остановился у ворот Академии.

— У вас будут еще заказы, госпожа Хризштайн? — Отшельник подал мне руку, помогая выйти. Разговаривать на стылом ветру мне не хотелось, несмотря на то, что сейчас я холода не чувствовала, кипя от досады на красавчика.

— Будут. Узнай, что за скандал случился с профессором. И еще, — я заколебалась, но решила, что лучше перестраховаться. — Найми двух головорезов, пусть присмотрят за инквизитором. Не думаю, что вояг пойдет в открытую против Святого Престола, но лучше предусмотреть и такой вариант.

— Им только наблюдать? — уточнил Отшельник, сутулясь на ветру и пряча руки в карманы. Мне опять на мгновение показалось, что его нет, его лицо невозможно вспомнить, почудилось, что говорю с собственным отражением.

— Нет. Если будет опасность для его жизни, пусть вмешаются. Самым кардинальным образом. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Отшельник кивнул и попрощался, а я с тоской посмотрела на мрачный силуэт Академии, что выплывал из тумана, и отправилась разгребать темные тайны ученых мужей, что вздумали воображать себя птицами. А Кысей, что вздумал строить из себя героя, будет следующим в очереди.

— Госпожа Хризштайн, это совершенно невозможно! — категорически заявил насмерть перепуганный ректор Академии, отодвигая мое разрешение на частный сыск. — Заключение капитана стражи однозначно — это самоубийство! И тому есть безусловные свидетельства!

— СвидетельствА? — переспросила я. — Их несколько? Потому что мне известно лишь об одном…

— Пусть одно! Но оно заслуживает несомненного доверия, как и подпись капитана на разрешении кремации тела.

Ректор широким жестом припечатал передо мной на столе соответствующую бумагу, на которую я, впрочем, даже не взглянула.

— Господин Ханаха, вы отложите кремацию, в противном случае несчастная госпожа Грано подаст в суд и…

— В суд? — мужчина в отчаянии дернул себя за волосы так сильно, что мне захотелось зажмуриться. — Не надо в суд! Боже Единый, совершенно ужасное начало учебного года! А зачем в суд? — он требовательно уставился на меня водянистыми глазами. — Коллегия Академии пошла навстречу, решила за счет заведения оплатить и устроить эту несомненно неприятную церемонию…

— Вы вскрытие делали? — холодно поинтересовалась я. — По закону оно необходимо, если уж вы заявляете про самоубийство. Если не делали, то у госпожи Грано есть все основания оспорить…

— Хорошо, хорошо! — махнул рукой ректор. — Пусть будет вскрытие. Совершеннейший абсурд, все видели, все знают, а вот еще!..

— Проводите меня в его кабинет, — я встала с кресла. — Мне надо все осмотреть, потом я хочу увидеть тело и побеседовать с госпожой Бурже.

Ректор уныло поплелся за мной следом, раздраженно бормоча что-то себе под нос и безуспешно пытаясь выдрать у себя клок волос.

Окно еще не успели застеклить, и сырой сквозняк свободно гулял по кабинету, шелестя страницами книги, небрежно оставленной на столе. Я подошла и закрыла ее, потом подумала и убрала в шкаф, хотя название меня заинтересовало — "Теологические основы бесконечной веры. Пять. Легенда про Источник". Мара убитого до сих пор не хотела показываться на глаза, не смотря на то, что я успела выучить каждую морщинку на лице профессора, мастерски изображенного Тенью. Всю дорогу ректор соловьем разливался про то, каким замечательным и дисциплинированным был убитый, никогда не опаздывал, занятий не пропускал, даже на каникулах торчал в библиотеке. Я практически утонула в бесконечных "совершенных", "безусловных", "несомненных" определениях профессора, но его мара совершенно, безусловно и несомненно появляться не хотела. Под окном на ковре не было ни единого осколка, значит, оно было разбито изнутри. Подоконник невысокий, залезть на него не составляет труда.