Стихи - [41]
И, с грустью угли шевеля в золе,
Шепни любви, как быстро по горам
Она взлетела в небеса, и там
Лицо укрыла в звездной полумгле.
2709-02 -07
What Then?
HIS chosen comrades thought at school
He must grow a famous man;
He thought the same and lived by rule,
All his twenties crammed with toil;
"What then? sang Plato's ghost. "What then?"
Everything he wrote was read,
After certain years he won
Sufficient money for his need,
Friends that have been friends indeed;
"What then? sang Plato's ghost. " What then?
All his happier dreams came true -
A small old house, wife, daughter, son,
Grounds where plum and cabbage grew,
poets and Wits about him drew;
"What then.? sang Plato's ghost. "What then?
The work is done, grown old he thought,
"According to my boyish plan;
Let the fools rage, I swerved in naught,
Something to perfection brought';
But louder sang that ghost, "What then?
Друзья считали в школе тогда:
Он будет важным лицом;
Он думал так же и жил, как всегда,
Другие терпели бремя труда;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
Все прочли, о чем он писал,
И так он добыл деньжат
Для себя, и для друзей своих,
Самых истинных и дорогих;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
Осуществились его мечты:
Дети, жена, маленький дом,
Сливовый сад, капусты кусты,
Среди поэтов достиг высоты;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
"Труд окончен" он поседел,
"Вот и все, о чем я мечтал;
Пусть кричат, что я плох, неумел,
Но что-то я сделать все же успел”.
Дух Платона пел: "Ну и что?"
280902
Summer and Spring
We sat under an old thorn-tree
And talked away the night,
Told all that had been said or done
Since first we saw the light,
And when we talked of growing up
Knew that we'd halved a soul
And fell the one in t'other's arms
That we might make it whole;
Then peter had a murdering look,
For it seemed that he and she
Had spoken of their childish days
Under that very tree.
O what a bursting out there was,
And what a blossoming,
When we had all the summer-time
And she had all the spring!
Под старым деревом всю ночь
Вели мы разговор,
О жизни, нами прожитой
С рожденья до сих пор.
Отдав друг другу пол-души
В рассказах про житье,
Мы крепко-крепко обнялись,
Чтоб возвратить ее;
Я в раж вошел, поняв, что мы
Уже не первый раз,
Под этим деревом ведем
О детстве свой рассказ.
Какое чудо — годы те,
Как жизнь цвела, красна,
Когда все лето было — нам
И наша — вся весна!
161002
To Some I Have Talked With By The Fire
WHILE I wrought out these fitful Danaan rhymes,
My heart would brim with dreams about the times
When we bent down above the fading coals
And talked of the dark folk who live in souls
Of passionate men, like bats in the dead trees;
And of the wayward twilight companies
Who sigh with mingled sorrow and content,
Because their blossoming dreams have never bent
Under the fruit of evil and of good:
And of the embattled flaming multitude
Who rise, wing above wing, flame above flame,
And, like a storm, cry the Ineffable Name,
And with the clashing of their sword-blades make
A rapturous music, till the morning break
And the white hush end all but the loud beat
Of their long wings, the flash of their white feet.
Тому, с кем я говорил у огня.
Когда искал я ритмы Данаана,
Мне вспомнилось о той поре нежданно:
Склонясь, мы говорили у огня,
Что сонм теней таится в сердце дня,
В страстях людей, как мыши в мертвом древе;
В тех сумрачных умах, что носят в чреве
Вздох, где смешались радость и печаль,
Ведь, расцветая, их мечты едва ль
Добра и зла плоды в душе давали;
В тех множествах из пламени и стали,
Что рвутся в бой, как шторм, крыло к крылу,
Крича невыразимое во мглу,
Звон их мечей гремит на поле брани,
Как музыка, до самой ранней рани,
Когда все смолкнет и в пыли дорог -
Лишь крыльев шорох, да мельканье ног.
201002
Those Images
WHAT if I bade you leave
The cavern of the mind?
There's better exercise
In the sunlight and wind.
I never bade you go
To Moscow or to Rome.
Renounce that drudgery,
Call the Muses home.
Seek those images
That constitute the wild,
The lion and the virgin,
The harlot and the child.
Find in middle air
An eagle on the wing,
Recognise the five
That make the Muses sing.
Что если я скажу, -
Оставь ума игру?
Есть лучшее занятье
Под солнцем на ветру.
Я не скажу, езжай
До Рима иль Москвы.
Брось труд свой кропотливый
И Музу позови.
Ищи картины те,
Где мир во всей красе:
Девица или львица,
Иль ягода в росе.
Взгляни на небосвод,
На вольных птиц полет,
Отдайся власти чувства
И Муза запоет.
290902
The Unappeasable Host
THE Danaan children laugh, in cradles of wrought gold,
And clap their hands together, and half close their eyes,
For they will ride the North when the ger-eagle flies,
With heavy whitening wings, and a heart fallen cold:
I kiss my wailing child and press it to my breast,
And hear the narrow graves calling my child and me.
Desolate winds that cry over the wandering sea;
Desolate winds that hover in the flaming West;
Desolate winds that beat the doors of Heaven, and beat
The doors of Hell and blow there many a whimpering ghost;
O heart the winds have shaken, the unappeasable host
Is comelier than candles at Mother Mary's feet.
Дети Данаана смеются в полусне,
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.
Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.
Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.
Старик и юноша останавливаются у разрушенного дома. Выясняется, что это отец и сын, а дом когда-то принадлежал матери старика, которая происходила из добропорядочной семьи. Она умерла при родах, а муж её, негодяй и пьяница, был убит, причём убит своим сыном, предстающим перед нами уже стариком. Его мучают воспоминания, образ матери возникает в доме. Всем этим он делится с юношей и поначалу не замечает, как тот пытается убежать с их деньгами. Но между ними начинается драка и Старик убивает своего сына тем же ножом, которым некогда убил и своего отца, завершая некий круг мучающих его воспоминаний и пресекая в сыне то, что было страшного в его отце.