Стихи - [30]
Rose round the walls, and through the bronze-ringed door
Jostled and shouted those war-wasted men,
And in the midst King Eochaid's brother stood,
And bade all welcome, being ignorant.
Странствия Ойсина[64]
КНИГА I
Ты слеп, и лыс, и дряхлостью согбен,
В потемках мысли, и на сердце — тлен.
Но триста лет, как в песнях говорится,
Ты, Ойсин, наслаждался с дьяволицей.
Да, все прошло. И только память мучит.
Еще я помню всадников могучих
С летящими по ветру волосами,
И чаши пива, меда и вина,
И пляски, и веселые напевы,
И ночь, и тело белогрудой девы…
Так пусть рассказ о том живет меж вами,
Доколе в небе странствует луна.
Килте и Конан,[66] Финн[67] и Сгеолан -
Мы мчались за оленем, вслед за псами,
И были с нами и Ломар, и Бран.[68]
Дорога меж могильными холмами
Племен Фир Болг[69] вела к кургану Мейв,[70]
Чья страсть застыла камнем средь камней.
И там, над сизо-серою водой,
Заметили мы всадницу вдали
На скакуне с серебряной уздой.[71]
Закатный свет сиял в устах ее,
Как луч над обречённою ладьей,
В кудрях шафранных догорало пламя,
А белый плащ струился до земли,
И пурпуром пылали и цвели
На нем узоры длинной чередой,
И брошь из перламутра колыхалась,
Когда, ручья июльского плавней,
Дыханьем мерным грудь ее вздымалась.
Язычник! Все мечтаешь ты о ней!
“Что ж не трубите в рог? — она спросила, -
Что все герои клонятся без силы?
Лесной олень и тот не столь печален,
Олень безрогий, мирный и усталый,
Полевка-мышь и та не столь тиха
В норе укромной из листвы и мха,
Что среди папоротников таится.
Охоте воинов не должно быть унылой!”
Финн отвечал: “О, милая девица,
Скорбим мы об Оскаровой[72] гробнице
И о героях, что лежат убиты
На поле Габры, вороньем покрытом;
Но где же вся твоя родня и свита,
И из какой ты едешь стороны?”
“Отец мой — Энгус, мать Этайн зовут,[73]
Меня же — Ниав;[74] я пришла оттуда,
Где волны вечно плещут и поют,
Скрывая берега моей страны”.
“Какая привела тебя причуда
Сквозь ярость волн морских и клочья пены?
Иль спутник твой скитается далёко
От Энгусовых птиц[75] и рощ зеленых?”
Ответ ее был сладок и надменен:
“Еще ни с кем, о воин утомленный,
Я в жизни не была обручена;
Но вот — мой выбор, и сквозь клочья пены
И ярость волн сюда примчалась я,
Чтоб сына твоего избрать в мужья”.
“Неужто лучше сына моего
В своей стране не знаешь никого?”
“Моей любви искали короли,
Но с той поры, как барды принесли
Строку, где имя Ойсина звучало,
О нем лишь сердце ноет и болит,
И лишь о нем я думаю в печали,
О том, как Ойсин в битвах побеждал,
О песне, что из уст его струится,
Подобная азийским пестрым птицам
В пустынных землях, жаждущих дождя”.
Клянусь, о Патрик, колоколом медным
Твоим, что был пленен я ликом бледным
И смят волною безудержной страсти!
И я воскликнул: “Ты моя невеста!
Я сотни песен о тебе сложу,
Превознесу тебя своею властью
И пленникам склониться прикажу
Перед тобой, повергнув их во прах
В моих туманных западных краях”.
“Нет, Ойсин, вместе на одном седле[76]
Поскачем сквозь прибой к моей земле!
Там люди усыпальниц не возводят,
И дни бегут напевом беззаботным,
Там ни измен, ни подлости не знают,
И первый цвет любви не увядает;
Из всех зверей, что под луною бродят,
Получишь ты сильнейших гончих сотню,
И сто одежд из шепчущих шелков,
И сто баранов лучших и быков
Белей, чем пена этого прибоя,
Сто луков и мечей, готовых к бою,
Вино и масло, мед и молоко,
И спать ты будешь мирно и легко;
И сотню юных воинов могучих,
Что друг на друга не пойдут войной,
И сотню дев, веселых, словно птицы,
Танцующих порывисто и плавно,
Резвей, чем рыба по теченью мчится,
Покорных и прелестных, ты получишь,
И ты познаешь наслажденья Дану,[77]
И Ниав будешь звать своей женой”.
Она легко вздохнула. “Ну, пора.
Нас ждут любовь, и отдых, и игра
Закатною порой в моей земле,
Когда взойдет луна в вечерней мгле”.
Я сел в седло, и вот, обвив меня
Руками, обняла она меня,
И нежностью окутала меня;
И конь под новой ношею взыграл,
Заржав три раза, нас тряхнул в седле.
Килте, и Финн, и Конан подошли,
Рыдая, и остаться умоляли,
Но им не внемля, прочь мы поскакали
От бренной человеческой земли.
В какой чужой, неведомой стране,
О фении,[78] скитаетесь вы ныне?
Иль призраки вы, белые, как снег,
И ваша кровь пылающая стынет?
Когда-то вы со мной скакали все
По зарослям в предутренней росе,
Охотясь за оленем быстроногим,
Со мною рядом бились в час тревоги,
Заслыша грохот вражеских щитов,
И побеждали тысячи врагов.
Бран, Сгеолан, Ломар! где мне искать
Длинноволосых копьеносцев рать?
Оленя больше не сразит стрела
И всадника не выбьет из седла.
Не хвастайся и не склоняй главы!
Друзья твои проклятые мертвы,
И гончие успели прахом стать.
Мы мчались, как стрела, по океану;
Не знаю, дни прошли или часы,
И Ниав пела мне напевы Дану,
Струившиеся ливнями росы, -
Печальный смех, нечеловечий звук!
И исцелял страданья нежный круг
Меня обвивших белоснежных рук.
Пронесся мимо нас олень безрогий,
И призрак гончей появился вдруг,
Прозрачный, красноухий, быстроногий,
И дева мчалась по равнине моря,
И яблоко держала золотое,
И юноша прекрасный вслед за нею
С неугасимым пламенем во взоре.
“Родились в землях Дану эти двое
Иль среди смертных знали боль и горе?”
“Не говори о них”, — она шепнула
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.
Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.
Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.
Старик и юноша останавливаются у разрушенного дома. Выясняется, что это отец и сын, а дом когда-то принадлежал матери старика, которая происходила из добропорядочной семьи. Она умерла при родах, а муж её, негодяй и пьяница, был убит, причём убит своим сыном, предстающим перед нами уже стариком. Его мучают воспоминания, образ матери возникает в доме. Всем этим он делится с юношей и поначалу не замечает, как тот пытается убежать с их деньгами. Но между ними начинается драка и Старик убивает своего сына тем же ножом, которым некогда убил и своего отца, завершая некий круг мучающих его воспоминаний и пресекая в сыне то, что было страшного в его отце.