Стихи - [31]

Он, как поденщик, выполнял урок;

Безмолвный, яростный, с лицом оцепенелым,

Весь день он занят был своим бессмертным делом.

Уже

Двенадцать парусов[29] он ликами покрыл!

Семь прорицателей и пять сивилл

Вникали в тексты книг, где, как на рубеже,

Пред ними будущее встало,

Как бы литое из металла.

Вдоль острого карниза вихри тел

Стремились и летели за предел;

Их золотые спины гибкой лентой

Опутали антаблементы[30];

Нагие дети ввысь приподняли фронтон;

Гирлянды здесь и там вились вокруг колонн;

Клубился медный змий в своей пещере серной;

Юдифь[31] алела вся от крови Олоферна;

Скалою Голиаф[32] простер безглавый стан,

И в пытке корчился Аман[33].

Уверенно, без исправлений,

Без отдыха, и день за днем,

Смыкался полный круг властительных свершений.

На своде голубом

Сверкнуло Бытие.

Там бог воинственный вонзал свое копье

В хаос, клубившийся над миром;

Диск солнца, диск луны, одетые эфиром,

Свои места в просторе голубом

Двойным отметили клеймом;

Егова реял над текучей бездной,

Носимый ветром, блеск вдыхая звездный;

Твердь, море, горы — все казалось там живым

И силой, строгою и мерной, налитым;

Перед создателем восторженная Ева

Стояла, руки вздев, колена преклонив,

И змий, став женщиной, вдоль рокового древа

Вился, лукавствуя и грудь полуприкрыв;

И чувствовал Адам большую руку божью,

Персты его наполнившую дрожью,

Влекущую его к возвышенным делам;

И Каин с Авелем сжигали жертвы там;

И в винограднике под гроздью золотою

Валился наземь Ной, упившийся вином;

И траурный потоп простерся над землею

Огромным водяным крылом.

Гигантский этот труд, что он один свершил,

Его пыланием Еговы пепелил;

Его могучий ум свершений вынес бремя;

Он бросил на плафон невиданное племя

Существ, бушующих и мощных, как пожар.

Как молния, блистал его жестокий дар;

Он Данта братом стал или Савонаролы[34].

Уста, что создал он, льют не его глаголы;

Зрят не его судьбу глаза, что он зажег;

Но в каждом теле там, в огне любого лика

И гром и отзвуки его души великой.

Он создал целый мир, такой, какой он смог,

И те, кто чтит душой благоговейно, строго

Великолепие латинских гордых дел, —

В капелле царственной, едва войдя в придел,

Его могучий жест увидят в жесте бога.

Был свежий день: лишь осень началась,

Когда художник понял ясно,

Что кончен труд его, великий и прекрасный,

И что работа удалась.

Хвалы вокруг него раскинулись приливом,

Великолепным и бурливым.

Но папа все свой суд произнести не мог;

Его молчанье было как ожог,

И мастер вновь в себя замкнулся,

В свое мучение старинное вернулся,

И гнев и гордость с их тоской

И подозрений диких рой

Помчали в бешеном полете

Циклон трагический в душе Буонарроти.

Перевод Г. Шенгели

Влечения

1

В тумане, где простерлись ланды.

Стоит заброшенный и опустелый дом.

Любовь их зародилась в нем…

Он высится, покинут, над прудом,

В тумане, где простерлись ланды.

Где корабли — те, что пришли

Издалека, — сереют смутно

В воде канала мутной,

В тумане, где простерлись ланды,

Где речки и ручьи буравят Нидерланды.

Июльским днем он уезжал,

Когда дрожал над крышей зной

И ветер пил его шальной.

Куда он ехал — сам не знал,

Но верил, что вернется к ней

Спустя немало лет, спустя немало дней,

Наполненных упорною борьбою

С судьбою,

И, гордую скрывая нежность,

Любимой принесет весь мир в своих руках,

В душе, забывшей страх,

В глазах, впивавших синюю безбрежность.

Он увидал моря — и вновь и вновь моря,

Просторы, где встает над тропиком заря,

Дремучие леса в уборе пышно-рдяном,

Цепляющиеся ветвями за туман,

И исполинских змей и белых обезьян,

Что ловко прыгали по голубым лианам.

Коралловый атолл сверкал ему средь бурь;

Он видел райских птиц — и пурпур и лазурь

Их оперения… И золотые пляжи

И горы перед ним вставали, как миражи.

Он шел по берегу среди нависших скал,

И налетавший бриз лицо его ласкал

И чудилось ему, что это милой руки

Касаются его пылающих висков,

Прочь отогнав тоску, утишив боль разлуки,

И ветер доносил обрывки нежных слов —

Преодолевшие бескрайность моря звуки…

А между тем в краю далеком, но родном,

В их белом домике, средь лилий и глициний,

Она его ждала, в мечтах о нем одном,

И видела его сквозь сумрак ночи синий.

Шкатулка, что его записки берегла,

Подушка, что голов хранила отпечаток,

Диван, любимая качалка у стола,

большое зеркало, которое когда-то

Скрестило взгляды их, — все ночью, утром, днем

Напоминало ей настойчиво о нем.

Как часто вечером, когда лучи заката

Окутывали даль вуалью розоватой,

Его упрямая и нежная рука,

Как будто в поисках следов от ласк давнишних,

Касалась глаз, волос, колен ее слегка,

Трепещущих грудей, губ, алых словно вишни…

Какою радостью переполнялась грудь,

Как празднично в душе бывало! Ни ненастье,

Ни бури не могли в такие дни спугнуть

Ее огромное, сияющее счастье,

Когда она, забыв томящую усталость,

К ласкающей руке губами прикасалась.

Два сердца разлучить не мог и океан…

И где бы ни был он — среди лесов, саванн,

В долинах и в степях, в болотах и в пустыне,

На берегу морском, в горах и на равнине —

Повсюду с ним любимая была,

С ним вместе странствуя, в душе его жила,

Когда он к цели шел дорогой каменистой,

Среди опасностей, в потемках ночи мглистой.

2

Но как-то раз, в вечерний час,

В стране, где много рек и где полей квадраты

Средь новых домиков похожи на заплаты,