Стихи - [33]

Он сам качается над смертью и над бездной,

Он дружит с прихотью и ветра и светил;

Их подчинив давно своей руке железной,

Он словно и простор и вечность покорил.

Перевод Вс. Рождественского

Из книги «Вся Фландрия» (1904–1911)

Кровля вдали

О, дом, затерянный в глуши седой зимы,

Среди морских ветров, и фландрских дюн, и тьмы!

Едва горит, чадя, светильня лампы медной,

И холод ноября и ночь в лачуге бедной,

Глухими ставнями закрыт провал окна,

И тенью от сетей расчерчена стена.

И пахнет травами морскими, пахнет йодом

В убогом очаге, под закоптелым сводом.

Отец, два дня в волнах скитаясь, изнемог,

Вернулся он и спит. И сон его глубок.

Ребенка кормит мать. И лампа тень густую

Кладет, едва светя, на грудь ее нагую.

Присев на сломанный треногий табурет,

Кисет и трубку взял угрюмый старый дед,

И слышно в тишине лишь тяжкое дыханье

Да трубки сиплое, глухое клокотанье.

А там, во мгле,

Там вихри бешеной ордой

Несутся, завывая, над землей.

Из-за крутых валов они летят и рыщут,

Бог весть какой в ночи зловещей жертвы ищут.

Безумной скачкой их исхлестан небосклон.

Песок с прибрежных дюн стеной до туч взметен…

Они в порыве озлобленья

Так роют и терзают прах,

Что, кажется, и мертвым нет спасенья

В гробах.

О, как печальна жизнь средь нищеты и горя,

Под небом сумрачным, близ яростного моря!

Мать и дитя, старик в углу возле стола —

Обломок прошлого, он жив, но жизнь прошла.

И все-таки ему, хоть велика усталость,

Привычный груз труда влачить еще осталось.

О, как жестока жизнь в глуши седой зимы,

Когда валы ревут и вторят им холмы!

И мать у очага, где угасает пламя,

Ребенка обняла дрожащими руками.

Вой ветра слушает, молчит она и ждет,

Неведомой беды предчувствуя приход,

И плачет и скорбит. И дом рыбачий старый,

Как в кулаке гнездо, ноябрь сжимает ярый.

Перевод А. Корсуна

Побережье

Широкие каймы пустынных берегов,

Все тех же самых волн все тот же вопль и рев

С конца в конец того же фландрского приморья,

Песчаных дюн холмы и пепельные взгорья,

Недобрая земля, жестокая порой,

Земля, где вечная борьба, и вечно вой

Ветров, и вечные тревоги и усилья,

Где бури зимние над нами вихрят крылья

И стены черные вздымает сквозь туман

Клокочущий тоской и злобой океан, —

Спасибо вам за то, что вы у нас такие,

Как смерть, как жизнь в ее мгновенья грозовые!

От вас избыток сил у наших сыновей,

И в бедах и в трудах упорство молодое;

От вас они светлы той дерзкой красотою,

Что неосознанно живет в сердцах людей

И в смертный бой влечет одолевать злосчастье.

Спокойным мужеством вы наделили их

В привычных пагубах, в опасностях лихих,

Которыми грозит осеннее ненастье;

От вас у девушек, что победили страх

Еще невестами изведать вдовье горе, —

Любовь и верности к тем, кого в седое море

Сурово шлет нужда на барках и ладьях,

Чтоб в час, когда тепло у очага родного

И тело к телу льнет в уютной тьме лачуг,

Счастливым отдыхом и ласками подруг

Могли насытиться вернувшиеся с лова.

Страна полуночных и западных ветров,

Несущих соль морей и терпкий запах йода,

Тобой закалена крутая плоть народа

И много сил дано рукам его сынов,

Чтоб, властные, они вложили труд и волю

В печальный милый край, что им достался в долю.

Пускай возникли здесь дворцы и купола,

Как сон диковинный из камня и стекла,

И город встал у вод, морской овеян солью, —

Вам, парни Фландрии и девушки, лишь вам

Быть сопричастными я волнам, и ветрам,

Прилива бурного могучему раздолью.

Вас, дети моря, с ним ничто не разлучит,

От моря ваших душ неистовство и сила,

И очи вам его сиянье засветило,

И в вашей поступи прибойный ритм звучит.

А те из вас, кто всех бесстрашней и суровей,

Они еще верны заветам древней крови:

Потомки викингов[35] на всех путях морских

Пьянеют яростью прапрадедов своих,

Что уходили в смерть на кораблях, объятых

Огнем, без спутников, без парусов крылатых,

Без весел, чтоб найти торжественный покой

Багряным вечером в пучине золотой.

Перевод Н. Рыковой

Гильом де Жюлье

Ведя ряды солдат, блудниц веселых круг,

Ведя священников и ворожей с собою,

Смелее Гектора, героя древней Трои,

Гильом Жюлье, архидиакон, вдруг

Пришел защитником страны, что под ударом

Склонилась, — в час, когда колокола

Звонили и тоска их медная текла

Над Брюгге старым.

Он был горяч, и юн, и жаркой волей пьян;

Владычествовал он над городом старинным

Невольно, ибо дар ему чудесный дан:

Везде, где б ни был он, —

Быть господином.

В нем было все: и похоть и закон;

Свое желание считал он высшим правом,

И даже смерть беспечно видел он

Лишь празднеством в саду кровавом.

Леса стальных мечей и золотых знамен

Зарей сверкающей закрыли небосклон;

На высотах, над Кортрейком безмолвным,

Недвижной яростью застыл

Французов мстительных неукротимый пыл.

«Во Фландрии быть властелином полным

Хочу», — сказал король. Его полки,

Как море буйное, прекрасны и легки,

Собрались там, чтоб рвать на части

Тяжелую, упрямую страну,

Чтоб окунуть ее в волну

Свирепой власти.

О, миги те, что под землею

Прожили мертвые, когда

Их сыновья, готовясь к бою,

С могилами прощались навсегда,

И вдруг щепоть священной почвы брали

С которою отцов смешался прах,

И эту горсть песка съедали,

Чтоб смелость укрепить в сердцах!

Гильом был здесь. Они катились мимо,

Грубы и тяжелы, как легионы Рима, —

И он уверовал в грядущий ряд побед.