Стихи - [18]

Пред статуями возле нив;

Лишь иногда в немые ниши —

Все реже, медленней и тише —

Ложатся-розы и венки.

Народ из этих мест боится мглы полей,

И мертвой птицы у дверей,

И в озере луны двурогой…

Народ из этих мест пугается людей!

Народ из этих мест топорен,

Тяжеловесен, не проворен

И волей слаб, хотя упрям.

Живет он мелочно и скупо

И пересчитывает тупо

Свою нужду по медякам.

Как четки, протянулись годы;

От непогоды гибли всходы;

Под яростным нажимом рук

Пахал одни лишь камни плуг;

Народ зубами и ногтями на клочья землю рвал.

Взяв кошек, взяв худых собак,

Взяв птиц, нахохлившихся в клетках,

С нуждой соразмеряя шаг,

Чтоб рыться, не кривясь, в объедках,

Покинув кров и край родной,

Усталой, медленной толпой

Народ из этих мест бредет

Дорогой в никуда, во тьму, вперед.

Визжит и воет, ковыляя,

Держась за юбки матерей,

Орава грязная детей;

Не отрываясь и моргая,

Глядят беззвучно старики

На свой клочок земли любимой,

Которую глодали зимы,

И засухи, и сорняки;

Шагают парни по дороге,

Как плети руки, тяжки ноги,

Нет мужества и даже нет

Порыва к счастью давних лет,

Нет сил, чтобы ускорить шаг,

И сжать себя в тугой кулак,

И выпрямиться для борьбы

С угрюмой яростью судьбы.

Полей и пажитей народ

Сполна узнал несчастья гнет.

Под градом, ливнем, снегопадом

Тележки катятся вперед,

Размазывая день-деньской

Хребет разбитой мостовой.

Одни — как хрупкие скелеты;

На их оглоблях амулеты

Дрожат и дребезжат;

Другие жалобно визжат,

Как заржавелых ведер дужки;

На третьих — фонари и побрякушки;

Четвертые же длинноносы,

Как древние суда, а их колеса,

Где знаки зодиака уцелели,

Как будто целый мир везут к незримой цели.

За шагом шаг колеблют свой костяк

Усталые, больные клячи;

Возница вертится и чуть не плачет,

Похож на мельницу, которую с ума

Свела ночная тьма, —

Потом он наудачу

Швыряет камнем в небо, где маячит,

Как туча, воронье судьбы незрячей.

Народ из этих мест

Несчастен — и несет свой крест.

По глине, по пескам, минуя реки, рощи,

Замучены, понуры, тощи,

Бредут стада.

Их тоже вывела бог весть куда

Тугая плеть неурожая.

О камни спотыкаются бараны,

Быки ревут — к ним смерть плывет через туманы, —

Коровы тащатся, водянкой налитые,

Соски их вялы, как мешки пустые,

К бокам ослов, изъеденных паршою,

Раскинув руки, смерть приникла головою.

Из этих мест народ и скот

Бредет дорогой старой,

Которая в ночи ведет

Вокруг земного шара.

Бредет народ со всех сторон

Сквозь сумрак судеб и времен.

Вдоль нив, лугов, селений нищих,

Спокойно спит лишь на кладбищах,

Спускается из лога в лог

По петлям траурных дорог,

Зимою, осенью, весной,

Не ведающей сна толпой,

Из никуда и в никуда.

А между тем вдали,

Где дымный небосвод спустился до земли,

Там, величавый как Фавор[13],

Днем серый, вечером багровый как костер,

Далеко щупальца присоски простирая,

Людей равнин маня и опьяняя,

Одетый в мрамор, в гипс, и в сталь, и в копоть, и в мазут, —

Встал город-спрут.

Перевод Э. Линецкой

Из книги «Города-спруты» (1896)

Равнина

Равнину мрак объял: овины, нивы

И фермы с остовом изъеденных стропил;

Равнину мрак объял, она давно без сил;

Равнину мертвую ест город молчаливо.

Огромною преступною рукой

Машины исполинской и проклятой

Хлеба евангельские смяты,

И смолк испуганно задумчивый оратай,

В ком отражался мир небесный и покой.

Ветрам дорогу преградя,

Их загрязнили дым и клочья сажи;

И солнце бедное почти не кажет

Свой лик, истертый струями дождя.

Где прежде в золоте вечернем небосвода

Сады и светлые дома лепились вкруг, —

Там простирается на север и на юг

Бескрайность черная — прямоугольные заводы.

Там чудище огромное, тупое

Гудит за каменной стеной,

Размеренно хрипит котел ночной,

И скачут жернова, визжа и воя;

Земля бурлит, как будто бродят дрожжи;

Охвачен труд преступной дрожью;

Канава смрадная к реке течет

Мохнатой тиной нечистот;

Стволы, живьем ободранные, в муке

Заламывают руки,

С которых, словно кровь, струится сок;

Крапива и бурьян впиваются в песок

И в мерзость без конца копящихся отбросов;

А вдоль угрюмых рвов, вдоль путевых откосов

Железо ржавое, замасленный цемент

Вздымают в сумерках гниенью монумент.

Под тяжкой кровлею, что давит и грохочет,

И дни и ночи

Вдали от солнца, в духоте

Томятся люди в страдной маяте:

Обрывки жизней на зубцах металла,

Обрывки тел в решетках западни,

Этаж за этажом, от зала к залу

Одним кружением охвачены они.

Их тусклые глаза — глаза машины,

Их головы гнетет она, их спины;

Их пальцы гибкие, которые спешат,

Стальными пальцами умножены стократ,

Стираются так скоро от напора

Предметов жадных, плотоядных,

Что оставляют постоянно

След ярости на них, кровавый и багряный.

О, прежний мирный труд на ниве золотой,

В дни августа среди колосьев хлеба,

И руки светлые над гордой головой,

Простертые к простору неба, —

Туда, где горизонт налился тишиной!

О, час полуденный, спокойный и невинный,

Для отдыха сплетавший тень

Среди ветвей, чью лиственную сень

Качали ветерки над солнечной равниной!

Как будто пышный сад, раскинулась она,

Безумная от птиц, что гимны распевали,

Высоко залетев в заоблачные дали,

Откуда песня их была едва слышна.

Теперь все кончено, и не воспрянуть нивам

Равнину мрак объял, она без сил:

Развалин прах ее покрыл

Размеренным приливом и отливом.

Повсюду черные ограды, шлак, руда,

Да высятся скелетами овины,