Стихи - [12]

Для меня смастерили вы

Столько вещей…

Не вступали со мной в разговоры

И откуда-то знали

О жизни моей.

Я хочу вас увидеть… Скажите,

Почему на вещах

Не рисуют лица

Их создателя? Крепкие нити

Между нами,

И нет единенью конца!

…Человечек под кисеею.

Ты узнаешь:

Не мне одному ты родня,

Миллионы своею семьею

Назовешь ты…

Но ты ведь не слышишь меня,

Ты, вбирающий соску-пустышку.

Неподвижный лицом,

Разрумяненный сном…

Сероглазого коротышку

Не увижу,

Как сверстника, я за столом,

Разом станем —

Он юношей, я стариком.

Дети, дети! Пока вырастаем,

Все мелькает, мелькает:

Фигуры людей,

Птиц, деревьев… И долго не знаем

Ни отца мы,

Ни матери даже своей.

И потом лишь, как станем мужчины,

Мы отца с благодарностью видим

И мать.

Да… Но их исказили морщины

И седины,

И трудно уже угадать,

Что чудесница, давшая право

Тут родиться,

Где люди, и солнце, и мгла,

Море, звезды, высокие травы, —

Что тогда она

Девочкою была.

Что и тот, от кого переняли

Мы походку, и голос,

И мужества пыл,

Он (отец наш!) в далеком начале

(В год рождения нашего!) —

Юношей был.

Что сказать? Мне бы просто хотелось,

Чтобы меж Валентином

И мной и женой

Не распалась бы юности целость,—

Чтоб недаром дышали

Под крышей одной,

Чтобы зажили сердцем единым!

Чтó — года!

Ведь не сам же себя человек

Разукрашивает в седины!

…Я стремился к друзьям,

Неподкупным навек.

С детства жил я своими трудами.

Если ж надобны годы

Забот и труда,

Чтоб родить и своими руками

Друга вырастить, —

Что же, — потратим года!

6

…А из кухни доносятся звоны,

Стук ножа, клокотанье воды,

Аромат.

Огородный, июльский, кухонный.

Под давлением пара

Кастрюли гудят.

Там жена в окруженье соседок

Поднимает предпраздничную

Кутерьму.

В печке пламя березовых веток

Так пылает —

Как солнцу нельзя самому.

Ветви шумного дерева!

Летом

Даже червю

Давали вы сумрак и тень.

Нынче — вспыхните жаром и светом,

Чтоб рожденья людского

Отпраздновать день.

Завтра в полдень настанет веселье,

Чьи-то руки

По рюмкам вино разольют.

Станет вольно и празднично в теле.

Все, кто любит меня,

Непременно придут.

Что скажу я? Чем завтра отвечу

Говорливым гостям

За себя и жену?

Я, наверно, вот этою речью

Всем отвечу,

Глаза поднимая к вину:

— Время мчится: на стрелках четыре

Не проглотишь и рюмки —

Окажется: пять.

Сколько кверху часовые гири

Ни тяни,

Опускаются гири опять.

…Дни промчатся. И станет он взрослым.

Посмотрев на черты

Молодого лица,

Люди скажут: глазами и носом

Валентин так похож

На меня — на отца.

Что ж, отрадно подумать заране,

Что мелькнет

И в сиянье далекого дня

Головы моей очертанье…

Да, но будет ли мальчик

Похож на меня?

Много ль общего будет меж нами?

Ну, того, что сближает

Сильнее, чем кровь,

Что не мерят носами иль ртами…

Новый житель!

В тебе повторится ли вновь

Вся любовь моя к этой планете

И любовь к человеку,

К нему одному?

Что сулит тебе это столетье?

Ты родился на свет

В подмосковном дому, —

За тебя мне бояться не надо

В мире вольном

Шахтеров, литейщиков, швей.

(Пусть боится японский микадо

Иль английский король

За своих сыновей.)

Ты не будешь владеть одиноко

Ни стадами скота,

Ни водой, ни землей.

Но земля, округлившись широко,

Как и с каждым работником,

Будет с тобой.

Что мудрить над твоею судьбою?

Так живи, Валентин,

На просторах земли,

Чтобы люди дружили с тобою,

Чтобы вместе…

Чтоб жить без тебя не могли!

Помни, Валя: за волком — волчица,

И цыплята бегут

За наседкой всегда.

Но сердцами, не кровью, родниться

Могут только работники,

Люди труда.

Может быть, не минет тебя горе.

Может, даже

Слезой затуманится, глаз…

Но ведь будут и радости…

Вскоре

Засверкают глаза твои,

Сын мой! Не раз

Ты воздашь благородную славу

Той, что мыла, кормила,

Держала в тепле

И дала тебе долгое право

Меж людьми человеком

Пожить на земле.

Мать! Пока сохранится на свете

Нежность в теле ее

И глоток молока

И в любви зачинаются дети, —

Смерть над жизнью

Не властна наверняка.

В час, когда зародилось круженье,

Вышло солнце,

Земля из туманов всплыла, —

Ведь сначала явилось рожденье,

И не первою смерть

На планету пришла!

Всех нас долго держали у груди.

Всех с любовью и верой

Несли на руках.

Все живые и сильные люди.

Славьте мать человека!

Да будет так.

[1939]

В сквере

Дворник брандспойт подымает…

Может быть — солнце, а может быть —

                               зной,

Может быть, радость прошла надо мной, —

Только я вижу: играет

Радуга меж мостовой и водой…

А по соседству — листва, жара,

Прыгает мяч, за ним детвора.

Прыгает мяч, в песок ударяя,

И над газоном мельк-мельк…

А большая —

Женщина-няня иль женщина-мать

Нехотя им помогает:

Играть.

Где уж («за тридцать»…) — рука неверна.

…Прыгает мяч, и забылась она,

Вскинула руки — и легкий прыжок

Вслед за мячом… Пусть упал гребешок!

(Меж остриями ее гребешка

Два — до чего золотых! — волоска.)

Пусть!..

И, откинувши челку назад,

Словно подружка она меж ребят, —

Хоть посылай за ней мать иль отца…

И во внезапном румянце лица,

В блеске зрачков ее что-то такое

Полузабытое, полубылое:

Ноги босые, и дождик, и плач

Возле витрины, где выставлен мяч…

[1940]

Обыкновенные великаны

Вот ступенька последняя — за спиной.

Снова шаг — и ушел ты в толпу с головой,

И тебя подхватила людская волна.

(Это площадь Дзержинского, иль Ногина.

Иль Арбатская площадь воскресным днем,

Где авто на авто набегает,

Где гудки, где в тишайшем горле людском

Громкий голос вдруг возникает.)