Стихи о Первой мировой войне - [9]

В результате межвоенная Польша враждовала со всеми своими соседями. Но она была. Напыщенная и гордая, опьяненная подлинным и мнимым величием, раздираемая политическими, социальными, национальными конфликтами — но была.

Основой границы, навязанной в 1921 году советским республикам, стала «линия немецких окопов». Еще одно наследие войны, мрачное и ничего хорошего не предвещавшее.

* * *

«На Тебя, дорогая наша молодежь, обращен сегодня взгляд всего народа. Ибо когда под грохот пушек, среди потоков крови восстает из гроба Отечество, когда занимается заря свободы и после долгой, мучительной борьбы угнетенный наш дух одерживает наконец победу, — от Тебя зависит, каким будет будущее народа и сохранит ли он навек свою свободу. <…> Пробуди же в своем сердце подлинный патриотизм, возлюби дорогую Отчизну, возлюби свободу, и землю свою святую, и язык родной, и национальные обычаи. Полюби и песни эти, которые Отцы оставили Тебе в наследство, песни, исполненные боли, пропитанные кровью и слезами…»

Так открывался сборник «старых и новых песен», изданный в Кракове в 1917 году отцом-миссионером Венделином Сверчеком. Эти напыщенные слова могут показаться забавными, однако они довольно точно говорят о роли, которую играла и играет в польской национальной культуре военная и патриотическая песня.

Ее образцы давних и сравнительно недавних лет живы по сей день, их можно услышать на концертах и в записи, в исполнении академических хоров, военных и детских ансамблей, рокеров, рэперов и металлистов. Песни национальных восстаний, песни солдат-скитальцев, партизан, подпольщиков, песни «Солидарности». Сочиненные известными и безымянными поэтами, положенные на оригинальные или уже существовавшие мелодии.

Нами выбраны пять песен — разных жанров и различного художественного уровня. Все они, кроме последней, широко известны в сегодняшней Польше и позволяют не только представить себе атмосферу столетней давности, но и лучше понять особенности мышления многих поляков, воспитанных на этих песнях. Возможно, читателю захочется их услышать. Это несложно. Польские пользователи Youtube’a разместили на этом сервисе огромное количество разнообразных записей. Достаточно набрать оригинальное название песни — и найдется сразу несколько версий.

* * *

Подборку завершают обширные фрагменты детской книжки Брониславы Островской, вышедшей в 1919 году, по горячим следам войны. Нашему читателю, долгое время воспринимавшему Первую мировую через призму пацифизма «потерянного поколения» или большевистского пораженчества — и лишь сравнительно недавно приобщившемуся к бодрому милитаризму в духе Эрнста Юнгера, — взгляд польской поэтессы, скорее всего, покажется непривычным. Она отнюдь не воспевает войну, но и не впадает в пацифизм, ее герой — плюшевый медвежонок — четко видит польскую цель в мировом конфликте, а цель эта одна — возрождение Польши.

Переводчик надеется, что читатель отнесется к тексту Островской как к любопытному историческому памятнику и не будет шокирован пронизывающей его русофобией. У писательницы есть смягчающие обстоятельства. Во-первых, ее не очень справедливое отношение к России вызвано исторически обусловленными эмоциями. В период написания книжки борьба против России, уже революционной, продолжалась, причем с гораздо большим размахом, чем против прежней, «царской».

Во-вторых, подход Островской вписывается в мягкую версию польской русофобии. В жесткой версии ведущим является представление о России как о свирепой и беспощадной Азии, угрожающей истинным славянам (разумеется, полякам), истинному христианству (разумеется, католицизму) и Европе (частью которой ненавистная Московия не является). Повстанцы 1863 года пели: «В Азию прочь, потомок Чингиз-хана. Там твой народ, там царская земля…» («Марш стрелков» Владислава Анчица). Стрелки Пилсудского и польские солдаты австрийских полков в своих походных песнях радостно грозили «московской свинье»: погоди, проклятый язычник, скоро мы разнесем тебя в пыль. Примеры можно множить.

Мягкая версия выглядела более утонченно. В ней присутствовал тезис о «другой России» — страдающей под царским игом не меньше, а может, и больше, чем другие народы империи. Для одного из основоположников мягкой версии, Адама Мицкевича, Великороссия[8] не была terra incognita, какой она являлась для поляков австрийского Кракова или прусской Познани. Реальный опыт многолетнего общения с живыми русскими людьми необходимо было примирить с патриотической концепцией, и певцу Литвы это в целом удалось.

Представление о порабощенном народе, которому нужно помочь обрести свободу, получило широкое распространение в демократической польской среде. Перечисляя нации, которые объединит XIX век, автор революционного марша Людвик Мерославский, один из будущих вождей восстания 1863 года, великодушно присовокуплял к французам и полякам «несчастный народ на Неве» (написано около 1848 года).

Именно в рамках этой мягкой версии родился знаменитый призыв «За вашу и нашу свободу», казавшийся польским революционерам столь привлекательным и убедительным, что вплоть до семнадцатого года они искренне не могли понять, отчего это русские не бросаются уничтожать собственное, потом и кровью созданное, независимое государство. Этими рамками ограничивает свое неприятие России и Островская, для которой русские не были абстракцией — годы войны она провела в эвакуации в Харькове. Выразив необходимую долю презрения к православию и всеобъемлющую ненависть к «царизму», она не забывает показать подрастающему поколению, что сам русский народ в страшных преступлениях царей не столь уж виноват. Народ этот, забитый и несчастный, нужно скорее жалеть. Поскольку такой подход довольно близок русскому псевдолиберальному дискурсу, можно предположить, что кое-кто, прочитав о похождениях воинственного медведя, разочарованно спросит: «Где же тут обещанная переводчиком русофобия?» Но всем, как известно, не угодишь.