Стихи. Мелодии. Поэмы - [15]

И советы мои записал…

Хитрая мышь

Этой ночью я, Су, на постели сидел

И услышал, как мышь заскреблась.

Стукнул я о постель — притаилась она,

Притаилась всего на мгновенье — и вновь

                                        за свое!

Приказал я слуге, чтобы свечку принес,

На порожнюю торбу мы бросили взгляд,

Потому что из торбы — «ао-ао, ся-ся» —

Доносились до слуха то шорох, то писк.

И тогда я сказал:

«О! Наверное, мышь в торбу влезла,

а выйти не может никак!»

Торбу мы приоткрыли, вгляделись, — увы,

Ничего не увидели в ней.

Но поближе свечу поднесли —

И узрели недвижную мышь.

Тут испуганно вскрикнул слуга:

«Только-только пищала —

И мгновенно подохла она?

А быть может, то вовсе не мышь,

А блуждающий призрак стонал?»

Вынул мышь он из торбы,

На пол бросил, — а мыши и нет!

Самый ловкий и тот

Не сумел бы поймать…

И со вздохом, я, Су, так сказал:

«Сколь хитра и ловка эта мышь!

Поняла ведь, что торба закрыта

И на волю проход не прогрызть,

И нарочно возилась, пищала,

Чтоб вниманье людское привлечь,

И прикинулась мертвой,

Чтоб от смерти спастись!»

Говорят, средь существ, населяющих мир,

Человек самый мудрый из всех.

Им Дракон был обуздан и Змей Водяной

                        побежден,

Человек оседлал Черепаху, на Цилиня

                        охотился он.

Десять тысяч существ служат только

                        ему — Господину всего!

И, однако, мы видели, как обманут он был

Этой мышкой, хотя и ничтожным

                        созданьем на вид,

Но зато обладающей прыткостью зайца

И гибкостью «девы, пропавшей из глаз»…

Удивляюсь, откуда такая премудрость

                        взялась у мышей?

Я сидел на постели, только делая вид,

                        что дремлю,

Сам жe думал над тем, как ответить

                        на этот вопрос.

Тут внезапно таинственный голос до слуха

                        дошел:

«Много книг вы читали, успели немало

                        постичь,

Все надеялись Путь отыскать, но Пути

                        не нашли!

Вам в себе мир существ не объять,

Потому что вы сами — одно среди этих

                        существ.

Между тем человек драгоценность

                        умышленно может разбить,

Но и вскрикнет порою,

Уронив и разбив незатейливый, грубый

                        сосуд.

На свирепого тигра он может напасть,

Но бледнеет при виде пчелы!

Вы же в юности сами писали об этом

                        трактат, —

Так неужто забыли его?»

Улыбаюсь я, голову низко склонив,

А потом поднимаюсь, прозрев,

И прошу, чтоб слуга тушь и кисть мне

                        принес,

И хочу записать, что случилось со мной…

Утес Яньюй

В Поднебесной из прочих порогов

Самый грозный — Яньюй, что в ущелье

                                     Цюйтан.

Те, чья лодка сюда попадала, всегда

                                     проклинали коварный утес.

Это я испытал, и мой опыт другим,

Полагаю, на пользу пойдет.

Сто потоков вбирая в себя на пути,

                                    Шу-река достигает Куэй.

Полноводна она, широка, глубока, —

Разливаясь, пространство огромных

                                    равнин покрывает собой.

А вместимость ущелья Цюйтаи даже

                                    доли десятой

Не достигнет природной ее полноты…

Тут уж всякий предмет — как помеха

                                    воде,

И река, устремляясь вперед,

Понесет его бешено вслед за собой

И, ударив о камни ущелья Цюйтан,

Разнесет в пух и прах!

А когда-то неистовость бурной реки

Проявлялась грознее, чем даже сейчас…

Эти строки затем и пишу,

Чтобы мог любознательный видеть

                                     воочию все и затем — рассуждать.

В Поднебесной наибольшею верой в себя

Обладает вода, — это так!

Подтвержденье тому —

Рек бескрайняя ширь и морей глубина.

Но по воле своей не дано и воде

Придавать себе ту или эту из форм.

Потому что природою образ ее утвержден

И природою то состоянье дано,

Что идет за бесчисленным рядом

Превращений и смен-перемен.

А когда поднимаются воды

                                    в безудержном гневе своем,

Даже тысячи смелых мужей

Не решатся продолжить движенье вперед,

А застынут на месте, неведомый слыша

                                    приказ,—

Словно внемля Святому Пророку в тиши…

Но, направив свой челн прямо в горло

                                    Цюйтан

И увидев неровные выси Яньюй,

Я пойму, отчего эта глыба в ущелье

                                    стоит,

Каково назначенье ее.

Шу-река далеко и привольно течет,

Полноводна средь гладких песков,

И на длинном пути не встречает она

Острозубых порогов и скал.

И гордится-красуется, думая так,

Что преграды не может и быть!

Вдруг — ущелье пред ней: тесный,

                                 узкий проход,

Как вместить в нем одном

Десять тысяч объемов воды?

Не поняв, для чего в этом узком ущелье

                                 утес,

Хлещет яростно скалы река,

И ревет, и бурлит, и рокочет она,

И бросает волну за волной на Яньюй…

Вот представим себе:

Десять тысяч наездников с запада шли,

Вдруг неведомый город им путь

                                преградил.

Катапульты и лестницы воины тянут

                                к стене,

Устремились вперед, долго бьются, — увы,

Город крепкий не пал, не сумели его