Стихи - [4]

Шрифт
Интервал
Ниц Нуль ноля. Нонет стыл в натрии ничьем
Сноровкой узколоб, но нут я у неправых
Набоб ныл из ноздрей непознанным ручьем.

Потрясение[28]

Я — смех, ты — маска. Морда. Мает тишина.
Пустыми ласками смердим на мытом кресле,
Что, юноша? Таясь, мозг торкай втуне. Если
В щель дует пламя ню, слизь ртом подкреплена.
Замкни же рифмами немые письмена,
Что в ритме мучились, но вкрадчивей воскресли
Над мокрым выемом тебя всласть мять не здесь ли?
Суть разве в этом? Так срамна и так скучна?
Из кожи мы звук стригли, чующего гула
Страница слог кляла и плачем захлестнула,
Вне тела жили мы; в строке как шрам возник
Не Рихард Вагнер, нет; мир —
                                         марш хмельных преданий,
Я — грех, что смеху внял, а стих прочел из книг:
Как ад смешлив рай и проторен из рыданий.

Потрясение[29]

Руст разъят в расколе горном.
Ропщет рвотною грозой
Рост режима бирюзой:
Грех в графу — рык. Этим горном
Раструби рог в ритме торном,
Ржавый с ртутною лозой
Ризой с ратною слезой:
Грыже — гюйс в раю просторном.
Рей над родиной девиз:
Рожь и розги — в гроб, Пювис —
Ротозей средневековый.
Риск грядущий привнести
В речь; грязь в рвине родниковой
Рифмовать — раздрай спасти.

«Там, в толще, — топь трех теплых Индий…»

Там, в толще, — топь трех теплых Индий
Тут тонет троп о чудесах,
И ты, трофей, тирс фордевинде —
Торчишь на томных парусах!
Так в такт тоской полиловелой
Тошнит за спазм срамных снастей.
Сны — тряска, трепет. Каравеллой,
Торопит тайна, и вестей
Треск туповат. Трюмная птица
Толк трудный тычет в тверди — тверд
Талант: в траве бы ей светиться,
Вновь порождая нерв и норд.
Ах, текст, ты таешь в терпком гаме
К туманному Васко де Гаме[30].

«Думой дряблой драло душу…»

Думой дряблой драло душу,
Дверь для духов — дряхлый дым!
О а дивные разрушу
Добрым о а о седым
Е е е е о сигара
У о а е а усвой
О и у ы о нагара
Е о и е огневой
О е дураком у клавиш
У о и и а е губ
У е е и ы оставишь
О ы ы о и о груб
А у и е о бездушный
Я о э и и воздушной[31].
Рекомендуем почитать
Греческие оды и не только

Высочайшая образованность позволила классику итальянской литературы Джакомо Леопарди (1798–1837) вводить в заблуждение не только обыкновенную публику, но и ученых. Несколько его стихотворений, выданных за перевод с древнегреческого, стали образцом высокой литературной мистификации. Подробнее об этом пишет переводчица Татьяна Стамова во вступительной заметке «Греческие оды и не только».

Рассказы

Рубрику «В тени псевдонимов» открывают несколько рассказов Онорио Бустоса Домека. Под этим псевдонимом «баловались» два классика аргентинской литературы — Хорхе Луис Борхес (1899–1986) и Адольфо Бьой Касарес (1914–1999). Абсурдная атмосфера происходящего в рассказах пребывает в гармонии с их неоднозначным авторством. Перевод с испанского и послесловие Александра Казачкова.

Автобиография фальсификатора

В рубрике «Мемуар» опубликованы фрагменты из «Автобиографии фальсификатора» — книги английского художника и реставратора Эрика Хэбборна (1934–1996), наводнившего музеи с именем и частные коллекции высококлассными подделками итальянских мастеров прошлого. Перед нами довольно стройное оправдание подлога: «… вопреки распространенному убеждению, картина или рисунок быть фальшивыми просто не могут, равно как и любое другое произведение искусства. Рисунок — это рисунок… а фальшивым или ложным может быть только его название — то есть, авторство».

«Дивный отрок» Томас Чаттертон — мистификатор par excellence

 В рубрике «Классики жанра» философ и филолог Елена Халтрин-Халтурина размышляет о личной и литературной судьбе Томаса Чаттертона (1752 – 1770). Исследовательница находит объективные причины для расцвета его мистификаторского «parexcellence» дара: «Импульс к созданию личного мифа был необычайно силен в западноевропейской литературе второй половины XVIII – первой половины XIX веков. Ярчайшим образом тяга к мифотворчеству воплотилась и в мистификациях Чаттертона – в создании „Роулианского цикла“», будто бы вышедшего из-под пера поэта-монаха Томаса Роули в XV столетии.