Стихи - [9]

что ореол над головой

всего лишь только до рассвета.

1966

КАРЛ XII

А все-таки нация чтит короля —

безумца, распутника, авантюриста,

за то, что во имя бесцельного риска

он вышел к Полтаве, тщеславьем горя.

За то, что он жизнь понимал, как игру,

за то, что он уровень жизни понизил,

за то, что он уровень славы повысил,

как равный, бросая перчатку Петру.

А всё-таки нация чтит короля

за то, что оставил страну разорённой,

за то, что рискуя фамильной короной,

привёл гренадёров в чужие поля.

За то, что цвет нации он положил,

за то, что был в Швеции первою шпагой,

за то, что, весь мир изумляя отвагой,

погиб легкомысленно, так же, как жил.

За то, что для родины он ничего

не сделал, а может быть, и не старался.

За то, что на родине после него

два века никто на войну не собрался.

И уровень славы упал до нуля,

и уровень жизни взлетел до предела…

Разумные люди. У каждого — дело.

И всё-таки нация чтит короля!

1966

" Швеция. Стокгольм. Начало мая. "

Швеция. Стокгольм. Начало мая.

День Победы. Наше торжество.

Я брожу, еще не понимая

в иностранной жизни ничего.

Вспоминаю Блока и Толстого,

дым войны, дорогу, поезда…

Скандинавской сытости основа —

всюду Дело. Ну, а где же Слово?

Может быть, исчезло навсегда?

Ночь. Безлюдье. Скука. Дешевизна.

Этажи прижаты к этажу.

Я один, как призрак коммунизма,

по пустынной площади брожу.

1966

" Целый день я бесцельно бродил "

Целый день я бесцельно бродил

по знакомым дворам и проулкам,

и, привыкший к подобным прогулкам,

я всю душу себе растравил.

Я напрасно приехал сюда —

потому что нелегкое дело

убеждаться, что время умело

разрушает родные места.

Опостылело мне с давних пор,

чувств своих не жалея, прощаться,

пропадать и опять возвращаться,

словно роль затвердивший актер.

Лучше буду глядеть издали,

с ледников голубого Тянь-Шаня,

чтоб расплылись в глазах очертанья

и приметы родимой земли.

Но сырая весенняя мгла,

слыша эти досадные речи,

утешала меня как могла,

обнимала так нежно за плечи!

Бормотала: — Куда ты уйдешь?

Изведешься, меня вспоминая! —

Потому что сыновняя ложь

мне дороже, чем правда иная!

1966

" Сквозь слезы на глазах и сквозь туман души "

Владимиру Соколову

Сквозь слезы на глазах и сквозь туман души

весь мир совсем не тот, каков он есть на деле.

Свистят над головой бесшумные стрижи,

несутся по песку стремительные тени.

Сквозь слезы на глазах вся жизнь совсем не та,

и ты совсем не та, и я совсем другою

тебя люблю всю жизнь — какая слепота! —

уж лучше осязать твое лицо рукою.

Была одна мечта — подробно рассказать

том, что на земле и на душе творится,

но слишком полюбил смеяться и страдать,

а значит, из меня не вышло очевидца.

А время шло. Черты подвижного лица

сложились навсегда, навеки огрубели.

Смешно, но это так: не понял до конца

ни женских голосов, ни ласточкиной трели.

А если понимал хоть на единый миг,

а если прозревал хотя бы на мгновенье,

то многого хотел — чтоб этот шумный мир

мне заплатил сполна за каждое прозренье.

Об этом обо всем я размышлял в глуши

под сиротливый звук полночного напева…

Сквозь слезы на глазах и сквозь туман души

надежнее всего глядеть в ночное небо,

гдe вечный свет Луны и Млечного огня,

и бесконечность мглы, и вспышек моментальность

оправдывают все, что в сердце у меня, —

мой невеликий мир, мою сентиментальность.

1967

" Ты больше, чем моя печаль, "

Ты больше, чем моя печаль,

ты громче слов моих невнятных.

Твоя мерцающая даль,

куда ни глянь, в родимых пятнах.

Дыханье осени сквозит

в последнем августовском зное.

Какой опустошенный вид —

ни мертвое и ни живое!

Все призрачно — бесшумный лес

и остывающие воды

приобрели холодный блеск

уже получужой природы.

Все призрачно — пустынный пляж

и этот склон полузабытый…

Неумирающий мираж,

подтеки памяти размытой.

Не знаю, как тебя назвать:

судьба? отчаянье? прощанье?

Не объяснить. Не рассказать.

Ни в песне и ни в завещанье.

Осталось чувствовать одно:

все неразрывней год от года

смыкаются в одно звено,

в одно родимое пятно

моя неволя и свобода.

1967

" Стадион. Золотая пора. "

Стадион. Золотая пора.

Шум толпы. Ожидание старта.

Лихорадочной крови игра.

Вкус победы и горечь азарта.

Кто&то дышит за правым плечом,

что ни шаг — тяжелеют шиповки.

Все равно я тебя, Толмачев,

обойду и не выпущу к бровке.

Каждый финиш и каждый забег

были по сердцу мне и по нраву,

я любил этот жалкий успех

и его ненадежную славу!

А когда у пустынных трибун

я с тобой по ночам расставался —

этот гул, этот свист, этот шум

над моей годовой продолжался.

Стадион заполнялся луной,

и глядели холодные тени,

как кумиры мои по прямой

финишируют прямо в забвенье.

1967

ЗОЛОТЫЕ КВАДРАТЫ

Что же делать, коль невмоготу

оставаться в больничной постели,

потому что березы в саду

так отчаянно ночью шумели,

говорили, что жизнь хороша,

что ее чудеса несказанны…

Но больница жила не спеша,

по законам тюрьмы и казармы.

Умывалась, питалась, спала,

экономя ослабшие силы,

и в бреду бормотала слова,

что так дороги нам до могилы.

В темноте вдруг припомнилось мне,

как в далекое время когда-то

от проезжих машин по стене

плыли в ночь золотые квадраты.

Заплывали, как рыбы, в окно,

уплывали в пространства ночные…

Что&то я вас не видел давно,

где вы скрылись, мои золотые?

Гул машин и березовый шум

то сплетались, то вновь расплетались,

западали в рассеянный ум