Стихи - [17]

То уносишь ты сон, беспокоя,

То даруешь умиротворенье.

Осень поздняя — время позора,

Не косы, а заржавленной бритвы,

Не хозяина, а мародера,

Что оставил пейзаж после битвы.

И хотя небеса не синее,

Но простора и воздуха много,

Оттого-то и веришь сильнее

Поздней осенью в Господа Бога.

Поздней осенью — хворь и усталость,

И рассветы, как полночи, серы...

Поздней осенью вряд ли осталось

Что-нибудь, кроме смерти и веры.

БЕАТРИЧЕ

От Данта и других в отличье,

Косноязычный моноглот,

Я не замыслил Беатриче,

Случилось всё наоборот.

Она отчистила, отмыла,

Она мне душу отскребла,

Чтоб не темна и не уныла,

А справедливою была.

Нисколько не похож на Данта

Неповоротливый мой слог,

Да я и школьного диктанта

Достойно бы списать не смог.

И чтоб не натащили дичи,

Невнятицы и шелухи,

Хлыстом хлестала Беатриче

На корде все мои стихи.

Им тыщи миль до Алигьери

По дарованью и уму,

Однако в них, по крайней мере,

Почти понятно, что к чему.

2001

ПО НАШЕЙ УЛИЦЕ...

Откровенной усмешки не пряча,

Телесами окрестность маня,

Шла по улице нашей удача

Не навстречу, а мимо меня.

Поглядела хот бы вполглаза!..

Но не смотрит, не видит в упор

И по улице нашей, зараза,

Все идет, все плывет с давних пор

Не навстречу — по-прежнему мимо,

Молода, дерзновенна, грешна,

Но затравленному нелюдиму

Черта в ней и какого рожна?..

Гнет меня от годов и от ветра,

Не хватает ни сил, ни огня,

А удача плывет, словно стерва,

Не навстречу, а мимо меня.

* * *

Оттого, что дела никакого

Нету никому ни до кого,

Стало скудно, холодно и голо,

Как в кино, где кончилось кино.

Где они, участливые феи,

На звонок спешащие друзья?

Стало всем до лампочки, до фени,

Даже и поплакаться нельзя.

Жизнь осиротела, оскудела,

Вымерзла, как сельское кино,

Оттого, что никакого дела

Нету никому ни до кого.

1990

ПЕРЕГОНЩИКИ «ИКАРУСОВ»

Перегонщики «Икарусов»,

Новые пенсионеры,

Матерились в десять ярусов,

Так поизносились нервы.

Были классные водители,

Не могли стерпеть обиды,

Что сменили их вредители,

Нечисть пришлая — лимиты.

— Что творит лимит с машиною,

— Подпускать опасно близко!

А ему три с половиною

И московскую прописку.

Охраняю вроде сторожа

Будущую стройплощадку

И твержу: — Остыньте, кореши,

Чересчур вы беспощадны.

Что ж такого, если пришлые,—

Тут не зона, не граница,

Да и пришлые не лишние,

Или не для всех столица?

— Ну, защита начинается...

А лимит раздавит банку,

Или вовсе — наширяется

И вползает за баранку.

...Перегонщики «Икарусы»

Как механики чинили

На морозе в тридцать градусов

И опять лимит чернили.

Мерзлый, волею-неволею

Забегал я в их вагончик.

А потом меня уволили,

Так что не был спор закончен.

Как вы нынче, перегонщики?

Неужели вновь сердиты?

Спор какой идет в вагончике,

Если больше нет лимита?

Может, тоже перестроились

И уже не так вам туго?

Или вовсе перессорились

И ругаете друг друга?

Вам и то, и это надо бы,

Но когда нехваток тыщи,

Уж кого, а виноватого

Даже не ища отыщешь.

1988

ПЕСНЯ И СТИХ

Песню тянут, чтоб не молчать,

Позабыть скопом скорби-горести,

Чтоб не думать, прав не качать

И достойно не слышать совести.

Стих — совсем другой коленкор;

Неприкаянный и неистовый,

Весь он, песне наперекор,

Беспощаден, как поиск истины.

И не к скопу он обращен,

А к душе, чтоб не стала косною,

Чтоб, резон сменив на рожон,

Не искала путей к спокойствию.

1998

ШАХМАТЫ И КИНО

Пешки и короли...

Залы, где днем темно...

Жизнь мою извели

Шахматы и кино.

Что меня к ним влекло?

Чёрта я в них нашел?

Шахматы и кино

Были заместо шор.

Пешки и короли,

С молодости маня,

Зорко подстерегли,

Взяли, как западня.

Каждый киносеанс

Был как уход в ничто,

Был как забыться шанс

Сразу минут на сто.

Шахматы и кино —

Скучное бытие...

Лучше бы уж вино,

Лучше бы уж бабье...

Все-таки те грехи

Тем хороши хотя б,

Что за грехи — стихи

Душу вовсю когтят...

Но мне прожить в стихах

Было не суждено:

Гнал меня хлипкий страх

К шахматам и кино.

...Шахматы и кино —

И пустота в душе...

Так-то... И никого

Не удивить уже.

1986

ПИШУЩАЯ МАШИНКА

Пишущая машинка,

Хлеб мой, моя судьба,

Жизни моей ошибка,

Кто мне родней тебя.

Старый, согбенный, сивый,

Душу к тебе тащу

И с бестолковой силой

Все по тебе стучу.

Ходит каретка шатко,

Серая гнется сталь.

Что ж, мне тебя не жалко,

Да и себя не жаль.

Оба мы инвалиды,

Так что страшиться брось...

Но не снести обиды.

Что похоронят врозь.

1958—1986

ДОЖДЬ

По березам, по кленам, по соснам

Хлещет с умыслом дождь-лиходей.

Жалко всех — жалко юных и взрослых

И по-новому жалко детей.

Нам-то что? Мы, хлебнув лихолетья,

И Чернобыли пережуем...

Только горестно думать, что детям

Никогда не гулять под дождем.

А ведь сам, капюшон нахлобучив,

Капли жадно сжимая в горсти,

На дожде подрастал и до тучи

Собирался еще дорасти...

Что же мы за добро сотворили,

Что и дождь нам уже не к добру

И как будто бы в тюрьмы — в квартиры

Затворили свою детвору?

Больно мы о себе возомнили,

И теперь от крутни-беготни

Мы хитрее библейского змия

И беспомощнее ребятни.

Дождь идет — и к чему долголетье?!

Наше время уже истекло.

Потихоньку уходим, а дети

Упираются лбами в стекло.

1986

АЯМ

По магистрали амуро-якутской,

Вспученной от мерзлотки,

"Газик" выруливал так же искусно,

Как меж порогов — лодки.

А на обочинах магистрали,

Сгинувшие, как обры,

Жалкими призраками стояли

Олпы, одни лишь олпы.

С каждых ворот, с любого барака

Сшиблены серп и молот,