Стихи. Книга пятая - [11]
Шрифт
Интервал
А в утреннем пролёте колокольни
Неутомимый колокол звучал.
Ночь растворилась в итальянском лете,
Как будто навсегда устранена,
А ласточки тринадцатым столетьем
Шумели у открытого окна.
1981
Перевал
Блок мрамора — алмазная икра,
Гранёный выступ — как седой паломник,
Тугих хребтов могучая игра,
Кирка, забытая на дне каменоломни.
Незыблемые чаши двух озёр,
Высокий мост, где ждут крутых аварий,
И хвои неотступный кругозор,
И каза, где гнездился карбонарий.
Италия — свистящий перевал
Под тенью одичалой цитадели,
И терпкий дым струится между елей,
И тишина густа как интервал.
Тут рослые водились молодцы,
У них была порука круговая,
Здесь лошадей хватали под уздцы,
Сто лет назад здесь почту разбивали.
Да и теперь на этих тропках синих
Царят контрабандист и карабинер.
1980
Жизнь прошла
Под зонтиком старинного кафе,
Под готикой старинного собора,
В зеркальной чистоте оконных створок
Сидишь, встречая старость налегке.
Вот, за угол свернула чья-то жизнь,
Исчезла в утре, в камне растворилась,
Поблекла в том окошке. Сизокрылым
Мелькнула голубем, взлетев на этажи.
Полубельгийский древний городок
С полуфламандской свежестью улыбок —
Как этот воздух чист. Как этот камень гибок,
Как ясен день в полёте поездов.
Исходит камень лестницей крутой —
Ты сам себя на улицах встречаешь
В том переулке, в той мансарде, в той
Гранёной башне с узкими плечами.
Смерть уведёт тебя в другой квартал и в третий,
Но самого себя нигде уже не встретишь.
1980
Зимой
Манхеттен серебрист и ритмы светофоров,
И мокрый снегопад, и голоса витрин
Каким-то кажутся нерасчлененным хором,
В котором мы и сами говорим,
Что время — режиссёрская затея,
А микрофон — осипшая свирель,
И рядом с нами движутся в метели
Карандаши картинных галерей.
1976
Фрагменты
***
И верится, что мыслим — не впустую,
И кажется — нам фея ворожит,
Пока мы носим в мускулах скульптуру
И акварель между ресниц дрожит.
***
Море тихо шаланду колышет,
Словно рифма колышет стихи,
И тогда ты впервые услышал,
Как на Крите поют петухи.
***
Простор зеркальных соответствий,
Весёлых кадров кругозор —
В её американском детстве
Так много белок и озёр.
***
Обаянье далёкого гребня,
Полевые изгибы дорог,
Огоньки задремавшей деревни,
Первозданная флегма коров.
***
Весь город акварелью тронут,
И все кварталы нам тесны —
Нью-Йорк — Флоренция — Верона —
Авиалиния весны.
***
Секунда — тонкий силуэт
И ускользающий набросок —
И снова нам покою нет
От блеска молнии раскосой.
***
Ушедшему солнцу на смену,
Две мощных включая луны,
Водитель воздушную стену
Сверлит по дорогам страны.
Сторонятся меридианы,
Туманится горный излом,
И плещутся два океана
За этим горячим стеклом.
***
Британии непризнанная дочь
С парламентом устала совещаться —
Дымит Варфоломеевская ночь,
Обвешанная гроздьями взрывчатки.
***
А город не верит ни в память, ни в стих,
Ни в женский глазной хрусталик —
Вот ночь, и на ней — фонарь блестит,
И нет никаких весталок.
***
А мы с тобой забыли о часах,
Мы две зари при встрече помирили,
Заворожённый в праздничном берилле,
Наш день был щедр, покуда не иссяк.
***
Оглох переулок, соборные рёбра застыли,
Окошко не стукнет, не брякнет задвижка ночная,
Луна отыскала осколок разбитой бутыли
И тихо играет, в алмазы его превращая.
***
Мир входит, кинолентами опутан,
Зерном в экран и студнем в решето,
Мир бредит, как помешанный компьютер
И словно растворяется в ничто.
***
Красочный блик для картины Нью-Йорка,
Символ его тематической сложности:
Персики зреют у нас на задворках,
И виноград оплывает на ножницы.
***
Рассвет горел румянцем ледяным,
Сияньем винным в хрустале древесном,
Стеклянный голос ряженого леса
Гремел с утра, и плыл каминный дым.
Деревья, как холодные костры,
Серебряное изрыгали пламя,
И к стёклам побелевшими губами
Прижались оснежённые дворы.
***
Нью-Йорк не даётся — Нью-Йорк сквозь пальцы течёт,
Окна, летя по ветру, теряют улицам счёт.
Нью-Йорк обжигает пальцы жёсткой своей корой,
Как горячий каштан в мороз на Сорок Второй.
***
Это лето для нас водопадной водой завершилось,
Мы на память берём нестареющий вид из окна,
Кленовый листок в значке полицейской машины,
Виноградную гроздь и цветную бутылку вина.
***
Плыли лилии в клюквенном морсе,
И знобило осину в лесу,
Отраженья разбойничьих Корсик
Проходили во сне по лицу.
***
Острый парус струится над лесом,
Над столетними соснами вея —
Я вишу под упрямым навесом,
Привязавшись к бумажному змею.
***
Кем будешь? Бессонницей синей,
Богиней из пены морской,
Сиянием камня Бернини,
Моей ли нью-йоркской строкой.
***
Там у доски сломался школьный мел —
Кусочек детства в нём окаменел.
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (не вошедшие в данное бумажное издание)
Саардам
Лопасти ветряной мельницы,
Хлопающая ставня у окна,
Лодка за окнами на мели
С парусом холщовым видна.
Стружка под стульями рыжая,
Рубанок, два отвеса, скоба,
Рубаха мокрая, хоть выжми,
Резкая конвульсия лба.
Кружка в меди подстаканника,
Водочная бутыль полпуста.
Плотник из гавани Петр Михайлов
Жирную селедку жует с хвоста.
1951
«Вминаются ноги в мокрую глину…»
Вминаются ноги в мокрую глину,
Сиреневый куст от дождя поник,
И, словно ведро воды опрокинув,
Срываются капли на дождевик.
«Смотрите, как дождик по листьям строчит,
Я ноги давно уже вымочил вдрызг,
Паршивое лето нынче… А впрочем,
Мне нравится шорох стеклянных брызг.