Стихи и поэмы - [9]

А внучка рядышком была

И братца Питера ждала.

По полю Питер к ним бежал

И, как в игре в футбол,

Он что-то круглое пинал,

Что у ручья нашел.

Внук к деду подошел спросить,

Чем этот шарик может быть.

Старик находку повертел

И горестно вздохнул.

"Таков геройский твой удел", —

Он черепу шепнул.

А внуку громко дед сказал:

"Бедняга в славной битве пал!

Да, это — череп. Был герой,

Теперь костями стал.

В саду и в поле лемех мой

Их часто ковырял.

Здесь в землю тысячи бойцов

Легли во славу праотцов".

"Так значит, здесь была война! —

Воскликнул юный Пит, —

Скажи нам, в чем его вина?

За что он был убит?"

"И где теперь его душа?" —

Спросила внучка, чуть дыша.

"Здесь англичане, — начал дед, —

Французов разгромили.

В истории оставив след,

Со славой победили!

А началось из-за чего?

Не помню, детки, я того.

Семья отца тогда жила

В домишке у ручья.

Сожгли усадьбу всю дотла…

Мальцом тогда был я.

Отец, схватив меня и мать,

Каким-то чудом смог бежать.

В огне горело все подряд,

И дети гибли в нем,

Хоть были, честно говоря,

Младенцы ни при чем…

Но много жертв, и слез, и бед

Должно быть в каждой из побед.

Стоял на поле страшный смрад.

Закончилась война.

А горы трупов, говорят, —

Победы той цена.

Недаром рядышком всегда

Слова "победа" и "беда"."

Наш герцог Мальборо — герой!

Он славу заслужил!"

"Нет, дедушка, он был плохой!

Ведь он людей убил!"

Но не смутила внучка деда…

"То все-таки была победа!

Мы славим подвиги отцов,

Их ратные дела…"

"А что же, дед, в конце концов,

Победа нам дала?"

"Не знаю точно, непоседа.

Но… славная была победа!"

[15]

Robert Southy (1774–1843)

THE BATTLE OF BLENHEIM

It was a summer evening,

     Old Kaspar's work was done,

And he before his cottage door

     Was sitting in the sun,

And by him sported on the green

His little grandchild Wilhelmine,

She saw her brother Peterkin

     Roll something large and round,

Which he beside the rivulet

     In playing there had found,

That was so large and smooth and round.

Old Kaspar took it from the boy,

     Who stood expectant by;

And then the old man shook his head,

     And with a natural sigh,

'Tis some poor fellow's skull, said he,

Who fell in the great victory.

I find them in the garden,

     For there's many here about,

And often when I go to plough,

     The ploughshare turns them out;

For many thousand men, said he

Were slain in the great victory.

Now tell us what t'was all about,

     Young Peterkin, he cries,

And little Wilhelmine looks up

     With wonder-waiting eyes;

Now tell us all about the war,

And what they kill'd each other for.

It was the English, Kaspar cried,

     That put the French to rout;

But what they kill'd each other for,

     I couldn't well make out;

But every body said, quoth he,

That t'was a famous victory.

My father lived at Blenheim then,

     Yon little stream hard by;

They burnt his dwelling to he ground

     And he was forced to fly;

So with his wife and child he fled,

Nor had he where to rest his head.

With fire and sward the country round

     Was wasted far and wide,

And many a childing mother then,

     And new-born baby died.

But things like that, you know, must be

At every famous victory.

They say it was a shocking sight

     After the field was won,

For many thousand bodies here

     Lay rotting in the sun;

But things like that, you know, must be

After a famous victory.

Great praise the Duke of Marlbro' won,

     And our good prince Eugene. —

Why 'twas a very wicked thing!

     Said little Wilhelmine.

Nay-nay- my little girl, quoth he,

It was a famous victory.

And every body praised the Duke

     Who this great fight did win.

But what good came of it at last?

     Quoth little Peterkin.

Why that I cannot tell, said he,

But 'twas a famous victory.

Король Шарлемань 1797 [16]

Фаворитка отнюдь не была молода,

Но всегда Шарлеманю желанна:

Над Агатой, казалось, не властны года,

Для монарха она оставалась всегда

Полнокровна, юна и румяна.

Коль случалось расстаться — король тосковал,

Взор мечтой лишь о ней затуманя;

Он цепочку ее на камзол надевал, —

Страсть кипела, как в море бушующий вал,

В ослепленном уме Шарлеманя.

И блистательный граф, и старик часовой

И лакей, и придворный повеса,

И епископ, седою склонясь головой

Все молились, чтоб в угол какой-нибудь свой

Поскорей убиралась метресса.

Приключился недуг; под надзором врачей

В долгих муках она умирала;

Но не полнился скорбью рассудок ничей

Пред усопшей, лежащей в мерцанье свечей,

При печальном звучанье хорала.

Но король приказал: никаких похорон!

И, тревогу двора приумножа,

Он оставил дела, и державу, и трон,

Проводил дни и ночи в отчаяньи он,

Восседая у скорбного ложа.

Что ж он, до смерти так и пребудет при ней?

В королевстве пошли беспорядки,

То, глядишь, лангобарды седлают коней,

То арабские рати грозят с Пириней,

Но ему — не до воинской схватки.

Удалиться никто не спешил от двора.

Все тревожней следили, все зорче;

И решили священники и доктора:

Стал король — как ни жаль, но признаться пора —

Чародейскою жертвою порчи.

И епископ дождался, что выйдет король,

И ко гробу прокрался несмело,

Помолился, вступая в опасную роль, —

Хоть на все и решился задолго дотоль:

Приступил к изучению тела.

Был великой боязнью старик обуян,

Но едва ли не с первой попытки