Стихи и песни - [3]

1963

Юность моя

Комсомольская юность моя, мы с тобою

наши версты считали от боя до боя;

наши губы немели,

                           наши мачты горели,

нас хирурги спасали, а мы не старели.

Что я помню?

                  Дороги,

                             дороги,

                                       дороги,

столбовые дымящиеся перекрестки,

часовых у колодца, ночные тревоги,

клещи стрел на подклеенной мылом двухверстке,

ночи, длинные, синие, ночи без края,

тяжесть мокрых сапог,

                                 вечный холод зюйдвестки

и смешную мечту об окне с занавеской,

о которой мой друг загрустил, умирая.

Что я помню?

В семнадцать —

                     прощание с домом,

в девятнадцать — две тонких нашивки курсанта,

а потом трехчасовая вспышка десанта, —

и сестра в изголовье с бутылочкой брома.

А потом — немота, неподвижность суставов,

первый шаг, первый крик затянувшийся: "Мама!"

И опять уходящие к югу упрямо

бесконечные ленты летящих составов,

и опять тишина затаенных причалов.

Но опять, по старинной солдатской привычке,

хватишь стопку, ругнешь отсыревшую спичку,

обернешься — и все начинаешь сначала.

Все сначала, как будто бы вечер вчерашний

две судьбы разграничил луною горбатой:

жизнь без риска —

                         за дальней чертой медсанбата,

жизнь взахлеб —

там, где бой,

                   там, где риск, там, где страшно.

Комсомольская юность моя,

                                         все, что было,

не прошло,

                не состарилось,

                                       не остыло.

Нас бинтом пеленали,

                               нас пулей учили,

нас почти разлучали,

                              но не разлучили.

1963

Стихотворения 1969 г

Прорубь

И вырубил прорубь,

а лед — толщиною в три пальца.

Ты тоже попробуй.

Честнее нырнуть, чем трепаться.

И сразу все ясно,

и по снегу ножки босые.

И будешь ты красным,

а может быть — белым и синим.

Шутили:

— Припайщик,

объелся ты, брат, беленою. —

Я странный купальщик.

Объелся я только войною.

Мне ночью не спится,

Я желтыми взрывами маюсь.

И, чтобы не спиться,

я с горя зимою купаюсь.

1969

Стихотворения 1974 г

"Ах, форель…"

Ах, форель,

рыба ханского лакомства, но…

Не по мне эти кружева.

“Неграмоль” черногрудое

                       диво-вино.

От него не болит голова.

Но крылатое “р” в сентябре,

октябре, декабре —

вот что вяжет друзей у стола.

Крупных раков варю я

                       в душистом ведре,

их потом разрушая дотла.

Две-три стопки разгонных

и сразу — пивко!

Кто-то крикнет тревожно: пора!

И покатятся бубны

                       гульбы далеко,

мимо жен, до утра, до утра!

1974

"Как гудок пароходный…"

Как гудок пароходный,

помани и балдей.

Хорошо быть свободным

от толпы, от идей.

Как в некошеном поле,

средь балованных трав,

пой, дичая от воли,

морду к солнцу задрав.

Не слуга, не провидец —

сын небес и морей.

Нет достойных правительств

и надежных царей.

Есть в заброшенной даче

выше локтя рука.

И, счастливый, незрячий,

ты плывешь сквозь века.

Не круги и квадраты.

Все в длину и в длину.

Зарываясь в закаты,

обрывая струну.

1974

"Когда в лесу пропали волки…"

Когда в лесу пропали волки —

насторожился лес и сник.

Стал заяц бегать напрямик,

овечьи зажирели холки.

У рыси кисти на ушах

повисли непривычно вяло.

В лесу гармония пропала,

его загадка и душа.

Так, на скрещенье несвобод

и реформаторской пучины

в стране пропали вдруг мужчины

и стал народом ненарод.

А те, кто выиграли войну

и пол-Европы покорили, —

бездействуя, заговорили,

заглатывая лжи блесну.

И все пошло, как с молотка,

что было дорого и свято,

с продажной легкостью раската

неумолимого катка.

И женщины, храни их Бог,

что в мае нами так гордились,

чужими снегами умылись.

Да будет снова волком волк.

По чести — ношу и суму.

И нет достойнее причины:

Вернутся к женщинам мужчины,

Уже готовы ко всему.

1974

"Никакого насилия…"

Никакого насилия.

Все уже не мое.

Оставляю вам синее

и малиновое.

Остановку конечную

в затененном краю.

И зеленых кузнечиков

с бойкой сабелькою.

Никуда не сворачиваю.

Все достойно приму.

Но пока — заворачиваю

в лаваши бастурму.

Соловьиная пыль

А ты хотел, чтобы тебя любили

с такой же страстью,

                              полною губой,

тебя, уже не ставшего тобой,

не стряхивая соловьиной пыли?!

За что любить?!

За тяжесть жесткой кисти,

за четкой узнаваемости след.

За вечно заряженный пистолет,

лежащий в строгих,

не опавших листьях.

Я многое еще пока могу.

Не гнусь, держу прямой удар, не лгу.

Чужие льды колю

                           пудовым ломом.

И ждать умею

                    тонкокожим домом.

1974

"Пока пути чисты…"

Пока пути чисты,

господь, друзей храни,

и я не жгу мосты

и не гашу огни.

У жизни на краю

не ерзаю, не лгу.

Живу, пока могу,

пока могу — пою.

1974

Пока сирень в глазах не отцвела

Г. Гельштейну

Спешите делать добрые дела,

пока еще не склевана рябина,

пока еще не ломана калина,

пока береста совести бела.

Спешите делать добрые дела.

В колесах дружбы так привычны палки,

в больницах так медлительны каталки,

а щель просвета так порой мала.

А ложь святая столько гнезд свила,

анчары гримируя под оливы.

У моря все отливы и отливы,

хоть бей в синопские колокола.

Пока сирень в глазах не отцвела,

и женщины не трубят в путь обратный,

да будут плечи у мужчин квадратны!..