Стихи и песни - [4]

Мои сны — сотни утлых лодок.

Все глаза себе проглядела

В ожиданье иных находок.

Был бы он моих слов ценитель,

Был бы строф моих собиратель,

Стал бы жизни моей хранитель

Да и снов моих толкователь.

…Стал бы снов моих толкователь

И всей жизни моей хранитель.

Богата и щедра, я раздала долги…

Богата и щедра,

Я раздала долги

И позвала друзей к себе мириться.

Съезжаются ко мне

Вчерашние враги,

Твердя, что ссора впредь не повторится.

Богата и щедра.

А дом стоит пустой

И тих, как холостяцкая квартира.

И я драгунский полк

Пускаю на постой

И замуж выхожу за командира.

Богата и щедра,

Цветок бросаю вверх!

Средь офицеров — преданный любовник.

Он нынче для меня

Устроил фейерверк —

Ловите же гвоздику, мой полковник!

Богата и щедра.

Но вот уходит полк,

И муж, со мной простясь, садится в сани.

Какой в богатстве прок?

Какой в щедротах толк,

Когда мужское дело — поле брани.

Богата и щедра!

А полк давно в снегу.

И муж лежит, рукой зажавши рану…

Бедна я и жадна!

К тому ж у всех в долгу.

И, видит Бог, богаче я не стану.

1977

Сестре

Боль сердца моего — сестра.

Мы с нею видимся нечасто.

И вот от этого несчастья

Моя любовь к ней так остра.

Когда мы с ней увидимся опять —

Предвижу, как я снова онемею.

Предчувствую, что снова не сумею

Её нежнее прежнего обнять…

Кого в наш век бетона и стекла

Такая боль не гложет и не точит?

И мучаются все, и каждый хочет,

Чтоб эта боль неясная прошла.

А наша власть над жизнию чужой

Такие странные имеет формы!

Все — сами по себе, но до сих пор мы

К родной душе всё тянемся душой!

Боль сердца моего — сестра.

А может, надо, чтоб болело?

И в очаге потухшем тлела

Зола ребячьего костра?

Когда потом привязанностей рой

Вкруг каждого запляшет и закружит —

Вдруг человек заплачет, обнаружив,

Как крепко связан с собственной сестрой…

1979

Боюсь, беда со мною дружит…

Боюсь, беда со мною дружит.

Как птица, надо мною кружит.

Боюсь, что эта дружба мне

Хорошей службы не сослужит.

Боюсь, что тот, кого люблю,

Мне вдруг окажется неверен.

Незлонамерен! Но уверен,

Что я обиду ту стерплю.

Боюсь, что я не стану ждать

На этот раз его решенья,

Поняв, что сила разрушенья

Во мне воинствует опять.

Боюсь, что на его "прости"

Не захочу искать ответа.

А он, поняв тотчас же это,

Не помешает мне уйти.

Боюсь, что я — уйдя на шаг,

Переменю свое решенье.

Свои умножив прегрешенья,

Вернусь, поднявши белый флаг!

Боюсь, беда со мною дружит.

Как птица, надо мною кружит.

Боюсь, что эта дружба мне

Хорошей службы не сослужит…

1978

(из цикла "Эхо")

Будешь ей теперь пальчики все целовать.

Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску.

Будешь курточку ей подавать,

Помогать зимовать…

И по белому снегу за нею,

И по черному, с блесткой, песку…

А со мною всё кончено — и хорошо, хорошо, хорошо.

И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.

Дождь прошел, снег прошел, год прошел — да, прошел!

Ей теперь говори: "Твой пушкинский профиль,

твой пушкинский профиль…"

1987

Была ещё одна вдова…

Посвящается Люсе

Была ещё одна вдова.

О ней забыли.

Ну, может, вспомнили едва,

Как гроб забили.

Она жила невдалеке,

А шла в сторонке.

Был уголок в её руке

От похоронки.

Она привыкла и смогла

С другим быть рядом.

Она давно уже жила

Иным укладом.

Но день июльский — стынет кровь,

Какой морозный.

Кому бессмертную любовь

В наш век бесслёзный?

Его отбросило волной —

Её прибило.

Она была его женой,

Она любила.

Не приближаясь, стороной

Идет по кромке.

По самой кромке от взрывной

Его воронки.

Была ещё одна вдова

В толпе гудящей.

Любовь имеет все права

Быть настоящей.

Друзья, сватья и кумовья —

Не на черта ли?

А ей остались сыновья

С его чертами.

1981

Была я баба нежная — а стала баба снежная…

Была я баба нежная —

А стала баба снежная.

Стою ничьей женой

Под горкой ледяной.

Была я баба нежная —

А стала баба снежная.

Вот и вся любовь!

Вот и нос — морковь,

И колпак из ведра,

И метла у бедра…

Была я баба нежная,

А стала баба снежная.

А глаза мои страшны,

А глаза мои смешны,

А глаза мои — из угля,

А черны — видать, грешны.

Была я баба нежная —

А стала баба снежная…

И стою, смеюсь. Зареветь боюсь.

Потому что я считаю:

Зареву — сейчас растаю.

1977

Посвящение Галичу

Былое нельзя воротить, а грядущее катится.

Два бога над нами, два бога: покой и комфорт.

А все-таки жаль, что нельзя Александра Аркадьича[1]

Нечаянно встретить в метро Аэропорт.

Поэт о своём не болеет, он все — об общественном.

Метелям — мести, а капелям — всегда моросить.

А все-таки жаль, что хотя бы о самом существенном

Его самолично нельзя наконец расспросить.

Мы выйдем на воздух, пройдемся и сядем на лавочку.

И будет бежать и спешить Ленинградский проспект.

Возьмётся за сердце и скажет спокойно и ласково:

— Какой же в истории вас беспокоит аспект?

Вот майская веточка — белая, будто на выданье,

Давно позабыла уже о минувшей зиме.

— Простите мне, деточка, — скажет он, — всё-то я выдумал!

Куда как прекрасно живётся на нашей земле!

Мы с лавочки встанем, на этом беседа закончится.

Я тихо пойду, и покой воцарится в душе.

Мне больше спросить у него ни о чем не захочется,

А если захочется — я не успею уже.

Былое нельзя воротить, а грядущее катится.

Два бога над нами, два бога: покой и комфорт.

А всё-таки жаль, что нельзя Александра Аркадьича

Нечаянно встретить в метро Аэропорт.

1979

В нашей жизни стало пусто…

В нашей жизни стало пусто.