Стихи. Дневник 1911-1921 - [15]

    И другие я знаю штучки…»-

Так шептал, лепетал в углу,

Жалкий, маленький, на полу,

    Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,

Что отвечу я ? Ждал и чах,

    Обещаясь мне быть послушен.

От работы и в этот раз

На него я не поднял глаз,

    Неответен — и равнодушен.

Уходи — оставайся со мной,

Извивайся, — но мой покой

    Не тобою будет нарушен…

И растаял он на глазах,

На глазах растворился в прах,

    Оттого, что я — равнодушен…

КОГДА?

В церкви пели Верую,

весне поверил город.

Зажемчужилась арка серая,

засмеялись рои моторов.

Каштаны веточки тонкие

в мартовское небо тянут.

Как веселы улицы звонкие

в желтой волне тумана.

Жемчужьтесь, стены каменные,

марту, ветки, верьте…

Отчего у меня такое пламенное

желание — смерти?

Такое пристальное, такое сильное,

как будто сердце готово.

Сквозь пенье автомобильное

не слышит ли сердце зова?

Господи! Иду в неизвестное,

но пусть оно будет родное.

Пусть мне будет небесное

такое же, как земное…

ИГРА

Совсем не плох и спуск с горы:

Кто бури знал, тот мудрость ценит.

Лишь одного мне жаль: игры…

Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего

И бескорыстнее на свете.

Она всегда — ни для чего,

Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком,

Играет море в постоянство…

И всякий ведал — за рулем -

Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт,

И пена — по краям бокала…

А здесь, на спуске, разве след -

След от игры остался малый.

Пускай! Когда придет пора

И все окончатся дороги,

Я об игре спрошу Петра,

Остановившись на пороге.

И если нет игры в раю,

Скажу, что рая не приемлю.

Возьму опять суму мою

И снова попрошусь на землю.

ВЕЕР

Смотрю в лицо твое знакомое,

Но милых черт не узнаю.

Тебе ли отдал я кольцо мое

И вверил тайну — не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,

Ты не владеешь им,— ни я:

Всё позабытое потеряно,

Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости

И ради слабых наших сил,

Господь, от нежности и жалости,

Нам вечность — веером раскрыл.

Но ты спасительного дления

Из Божьих рук не приняла

И на забвенные мгновения

Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,

Пустое дление дробя…

И если веер снова сложится,

В нем отыщу ли я тебя?

СЛОЖНОСТИ

К простоте возвращаться — зачем?

Зачем — я знаю, положим.

Но дано возвращаться не всем.

Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду,

Он цепок, мне не пробиться…

Но пускай упаду,

До второй простоты не дойду,

Назад — нельзя возвратиться.

ЛАЗАРЬ

Нет, волглая земля, сырая;

только и может — тихо тлеть;

мы знаем, почему она такая,

почему огню на ней не гореть.

   Бегает девочка с красной лейкой,

   пустоглазая, — и проворен бег;

   а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка,

   сюда, на камень, на доски, в снег!

Скалится девочка: «Везде побрызжем!»

На камне — смуглость и зыбь пятна,

а снег дымится кружевом рыжим,

рыжим, рыжим, рыжей вина.

   Петр чугунный сидит молча,

   конь не ржет, и змей ни гу-гу.

   Что ж, любуйся на ямы волчьи,

   на рыжее кружево на снегу.

Ты, Строитель, сам пустоглазый,

ну и добро! Когда б не истлел,

выгнал бы девочку с лейкой сразу,

кружева рыжего не стерпел.

   Но город и ты — во гробе оба,

   ты молчишь, Петербург молчит.

   Кто отвалит камень от гроба?

   Господи, Господи: уже смердит…

Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя.

Близок Кто-то. Он позовет.

И выйдет обвязанный пеленами:

«Развяжите его. Пусть идет».

1918-1938

ГРЕХ

И мы простим, и Бог простит.

Мы жаждем мести от незнанья.

Но злое дело — воздаянье

Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:

Не надо мстить. Не нам отмщенье.

Змея сама, свернувши звенья,

В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,

Но грех прощения не знает,

Он для себя — себя хранит,

Своею кровью кровь смывает,

Себя вовеки не прощает -

Хоть мы простим, и Бог простит.

ДОМОЙ

Мне —

  о земле —

    болтали сказки:

      «Есть человек. Есть любовь».

А есть —

  лишь злость.

    Личины. Маски.

      Ложь и грязь. Ложь и кровь.

Когда предлагали

  мне родиться —

    не говорили, что мир такой.

Как же

  я мог

    не согласиться?

      Ну, а теперь — домой! домой!