Стезя - [9]

И, косу заплетая,

Так посмотрела на меня,

Как ни одна другая,

И виновато – на буфет,

Поправив полушалок.

Мне ничего не надо, нет!

А вот чайку – пожалуй!

Я так, немного посижу,

На улице простудно.

Я просто мимо шел, гляжу,

Что человеку трудно.

Я просто шел, тропа вела,

На сердце было слезно.

Ах, сколько в горнице тепла

От чурбаков морозных!

1972

Стирала женщина

Стирала женщина белье,

Как всюду водится, стирала.

И тело гибкое ее

Движенья эти повторяло.

Устало голову клоня,

Но, видно, зная, что красива,

На постояльца, на меня,

Лукаво взглядами косила.

И сам смотрел я на нее,

Как на апрельскую погоду.

И помогал отжать белье,

А после стирки вынес воду.

А там, в ограде, у стены,

Уже твердея от мороза,

Сушились мужнины штаны

Такой кощунственною прозой.

1972

* * *

Замороженный кустарник,

След олений в стороне.

Ах вы парни,

парни,

парни,

Зря вы руку жмете мне.

Не уехать, не проститься

В этот чертовый мороз,

Где твои дрожат ресницы

Не от холода,

От слез.

Что ж, забуду этот серый

Сумрак около дверей.

И водителя Валеру

В полушубке до бровей.

Жаль поземку, жаль порошу,

Жаль луну в твоем окне.

И любви – твоей хорошей,

Что достанется не мне.

1972

В Салехард!

Яр-Салинская пороша

Ткет льняное полотно.

Я с тобой, такой хорошей,

Рядом сяду все равно!

И скажу:

– Ты знаешь, Вера,

Я с тобой почти знаком!

Пусть теперь Москвин Валера

Нас прокатит с ветерком!

Пусть ударятся в погоню

Телефонные столбы

И под гусеницей стонет

Крепкий лед Обской губы.

– Что ж, садись! –

Согласна Вера.

Откровенно говоря,

У меня такая вера,

Что мы рядышком не зря!

По снегам полночным, серым

Мимо чумов, мимо нарт

Хорошо везет Валера

В стольный город Салехард.

За дорогой смотрим оба.

Что дорога? Прямиком!

Только ягель под сугробом

К мерзлоте припал ничком.

Только там – в небесных сферах,

Вьюги новые ворчат...

Ничего не слышит Вера

Возле теплого плеча.

1973

У заколоченной избы

Сюда тропинок не торят,

Здесь больше крыш не мастерят.

Пока добрёл, намаял ноги.

Ничей – ни злой,

Ни добрый взгляд

Меня не встретил на пороге.

Куда ушел из отчих мест

Былой привет? Да уж не в гости

Не даст ответ и свежий крест

На забурьяненном погосте.

Ни обогреться, ни прилечь!

Курю – одна душа живая,

Как бы единственная печь,

Дымком округу согревая.

Какие каверзы судьбы:

Без проводов гудят столбы!

Стою и плачу

Виновато

У заколоченной избы,

Любовно срубленной когда-то...

1973

* * *

В сиянье заснеженных крыш

Великая дремлет природа.

Быть может, пронзительней тишь

Была только в детские годы.

А сколько таится чудес

В лыжне, убегающей с хрустом!

И вечер, и пашня, и лес

Созвучны движениям чувства.

И то, что мы снова с теплом,

Спасибо избушке угрюмой,

Где можно, хоть поздним числом,

О собственной жизни подумать.

1973

Паром, погоди

Паром, погоди,

Не гуди, не спеши,

Успеешь еще переплыть

Эту реку!

На том берегу

Не видать ни души

И некому слово

Сказать человеку.

На том берегу

Начинается грусть,

Там лужи прихвачены

Слабым морозом.

Паромщик, постой!

Я к любимой вернусь

И вновь поднимусь

По Никольскому взвозу.

Там окна погасли

В знакомом дому,

Там словно чужая

Душа поселилась.

Там не откликались

Звонку моему,

Там, кажется, что-то

С любовью случилось.

Но шкипер серьезен,

Он знает свое.

Ну что ж ты!

Дай ходу – обратно –

Машинам!

Когда погибает любовь,

То ее

Спасать полагается,

Слышишь,

Мужчинам!

1973

* * *

Вот и уносит печали

Реченька тихой волной.

Где-то в полях запропали

Годы, прожитые мной.

Выйду на голос гармошки,

Где он – в закатном дыму?

Кажется, эта дорожка

К детству ведет моему?

Песни моей колыбели

Не позабыла заря.

Сам я в веселье апреля

Слышу печаль сентября.

Вижу над желтой половой

Редкую сетку дождя.

Каждому доброму слову

Радуюсь, будто дитя.

1973

* * *

Маленький дятел – лесной барабанщик,

Не уставая, стучит день-деньской.

Как я жалею, что месяцем раньше

Не был с тобою в его мастерской.

Возле надломленной бурею ели

Ладно устроена жизнь муравья.

Может быть, завтра снега и метели

Вновь ополчатся на наши края.

Липшими станут фургон и телега.

Что-то уляжется, что-то замрет,

Что-то до нового таянья снега,

Не огорчаясь, под зиму уйдет.

Может, устало петляя по тропам,

Переселяясь поближе к жилью,

Заяц подскажет мне, где – за сугробом

Видел он утром улыбку твою.

1974

О шубе

Срывая бас,

Метель гудит по роще,

И соловьи ушли за окоем.

Но в стужу я сжимаюсь

Только жестче,

Чтоб испытанье

Выдержать огнем.

Сибирский я,

Отмеченный,

Кондовый.

Я в землю врос

Корнями кедрача.

На мне и сталь

Кольчуги ермаковой

Под шубою –

Не с царского плеча,

А под мужичьей!

Что по стати сшита,

Что не берут

Метельные штыки,

Под той, что перед миром

Знамениты,

Когда в них шли

Сибирские полки.

1974

Звенел апрель

Звенел апрель, шагая тропкой вешней,

Косым лучом месил в сугробе снег.

В селе развесил белые скворечни

Апрельский день – хороший человек.

Еще сугроб корявый, темнолицый,

У кромки леса плакал, чуть живой,

Он уходил, вернувшимся синицам

Зеленою кивая головой.

1974

Хельсинки за окошком

Блеском реклам затоплен,

Город всю ночь кружит:

Мчится то «Форд», то «Оппель»,

То полицейский «джип».

Дышит в окно простудой

Северная весна.

Музыка «Барракуды»[1]

Стихла. Но нету сна.

Вспомнился – в лунном свете

Сельский пейзаж простой,

Наш участковый Петя

С кобурою пустой,

Неторопливой речки

Шелковый говорок,

Домик отца, крылечко

С выбоинкой от ног.

Сколько б ни жил на свете,

Знаю – душа чиста –