Стёртый - [27]

– Почему ты не в школьной форме? – строго спросила она.

– Выходной, – коротко ответил я и поспешил дальше.

Это был мой самый приятный разговор с миссис Бэнкс, хоть и короткий. Она меня не ненавидела! Может, Рэг прав. Здесь я могу быть кем угодно, потому что никто меня не знает.

Когда я подошёл к мини-маркету, у турникетов на автобусной станции толклась куча народу, и все торопливо доставали из карманов билеты. Меня задела плечом дама, которая так громко разговаривала по телефону, что все вокруг её слышали.

– Если Мадрид продаёт его по такой цене, надо хватать обеими руками! Согласен, Дамиен?

Интересно, что она хотела купить? Наверное, что-то очень большое, раз в одной руке не удержишь. Дама пошла к билетной кассе, продираясь через толпу и каким-то чудом ни в кого не врезаясь.

Подъехал автобус, и к станции хлынул очередной поток. Перед глазами мелькали локти и деловые костюмы. Со стороны парковки уже подоспела другая волна, и, когда они встретились, какой-то офисный работник в синем костюме споткнулся и выронил телефон. Мобильник покатился по тротуару и остановился прямо у моих ног. Я его поднял за секунду до того, как разбитый экран погас. Сердце бешено заколотилось. Я узнал фотографию на заставке! Ту, где девочка сидела в кабинке колеса обозрения с сахарной ватой в руках. Только я помнил этот снимок немного другим: с мальчиком, который сидел рядом и корчил рожу. И, в общем-то, портил всю фотографию. Я перевёл дыхание и увидел чёрные блестящие туфли.

– Можно мне мой телефон?

Я поднял глаза и нервно сглотнул. Прямо передо мной стоял мой папа. Только выражение лица у него было совершенно безразличное. Он меня не узнал.

– Я… э-э… мм… – промямлил я. Папа вздохнул и протянул руку.

– Верни мой телефон, пожалуйста. Быстрее, я спешу.

Я послушался. Он слегка сгорбился, когда увидел треснувший экран.

– Ну вот, прекрасно. Сначала шина сдулась, теперь ещё и это. Сегодня вообще случится что-нибудь хорошее? Хоть что-нибудь?

Он посмотрел прямо на меня, наморщив лоб. Как будто ждал ответа. Я пожал плечами:

– Не знаю. Может быть…

Папа вздохнул, взглянул на часы и побежал к станции, как иногда делают взрослые, пытаясь бежать так, чтобы со стороны казалось, будто они просто быстро идут. И почему он нарядился в костюм? Я его таким разодетым не видел с тех пор, как… Ну да, тогда я ещё учился в начальной школе, а он работал в офисе одной крупной компании в Лондоне. И так там уставал, что даже заболел.

⁂

Тогда мы были ещё богатые. Ну, не то чтобы богатые, но мама не расстраивалась, когда я говорил, что нужны деньги на школьную поездку или что мне кроссовки жмут. Нам хватало на всё необходимое, и мы даже иногда летали отдыхать в Грецию. А всё потому, что папе выдавали бонус, то есть его компания каждый год выплачивала ему кругленькую сумму. Но потом папа вдруг перестал ходить на работу. Вот так просто взял и перестал. Как будто проснулся одним утром и не нашёл в себе сил встать с кровати. И так в ней и остался.

Мама долго шепталась по телефону и вызвала на дом врача. Он дал папе таблетки. Ещё папа стал раз в неделю ходить к другому врачу. Звали её Кэти, и с ней он «разговаривал о разном». Не знаю, о чём они разговаривали, но через пару недель папа перестал целыми днями валяться в постели и начал больше времени проводить на улице. Как-то раз я помог ему вскопать небольшую грядку для овощей. Ну, точнее, я стоял рядом и задавал всякие вопросы, а копал папа. Правда, мне было всего шесть, так что от меня всё равно толку было мало.

Помню, я его спросил, где у червей попа, а где голова.

– Не знаю, Максвелл, – рассмеялся он. – Надо почитать.

Он воткнул лопату в землю, и что-то звякнуло. Папа наклонился, выгреб обломок красного кирпича и смахнул с него грязь.

– Знаешь, Максвелл, Кэти мне на днях кое-что сказала, и я теперь всё время об этом думаю. Когда ты переживаешь, расстроен или потерян, ты как будто носишь в кармане тяжёлый кирпич.

Я молча смотрел, как он разглядывает обломок.

– Иногда этот кирпич кажется самым тяжёлым на свете. Таким тяжёлым, что из-за него совсем не можешь двигаться.

Он выпрямился, всё ещё глядя на кирпич.

– А иногда носишь его и почти не замечаешь. И он кажется не таким тяжёлым, как раньше.

Я нахмурился. Не знаю, как папа, а я вот ничего не понимал. Он отбросил кирпич в сторону и снова принялся копать. Какое-то время я тихо стоял рядом, а потом спросил:

– Папочка? Когда ты вернёшься на работу?

Он застыл как статуя. Я уже подумал, что ляпнул что-то не то, но папа расправил плечи, вытер пот со лба и ответил:

– Скоро, Максвелл. Через недельку-другую.

Папа опять взялся за лопату, но лицо у него стало какое-то мрачное. Я пнул носком землю и вдруг заметил большой камешек. Белый и гладкий. Я протёр его рукавом и спрятал в карман, а потом снова посмотрел на папу. У него покраснели щёки и глаза были на мокром месте.

– Папочка? Зачем ты ходишь на работу, если тебе там не нравится?

Он поставил лопату перед собой, опёрся о ручку и вытер лоб. А затем взглянул на меня и слабо улыбнулся:

– Честно говоря, Максвелл, я и сам не знаю.

Он ещё долго так стоял, не двигаясь. Мне стало скучно, и я побежал к себе в комнату – положить белый камешек на полку.