Стерегущий - [3]
Герой умирает однажды, трус — тысячу раз».
Следующую страницу занимал рисунок: солдат, идущий в атаку с ружьем наперевес, и внизу запись:
«Секрет военных успехов Румянцева — в его близости к армии. Даже состоя в высших военных званиях фельдмаршала и главнокомандующего, лучшей для себя похвалой он считал, что рядовые его войск называли его „прямым солдатом“».
Последние два слова были густо подчеркнуты синим карандашом. Должно быть, писавший и перечитывавший их мальчик глубоко задумался над этим солдатским отзывом, вникая в его смысл.
С третьей страницы почерк становится более мелким и торопливым:
«Все хвалят Белинского и советуют его читать, а я его не понимаю. Иногда мне кажется, что я просто глуп, а потом думаю: Белинский пишет не о том, чем я интересуюсь, но о вещах более серьезных. Иногда все же написанное Белинским кажется мне доступным и так и царапнет сердце. Например, написанное им о Ломоносове: „…вдруг на берегах Ледовитого моря, подобно северному сиянию, блеснул Ломоносов. Ослепительно и прекрасно было это явление! Оно доказывало собою, что человек есть человек во всяком состоянии и климате, что гений умеет торжествовать над всеми препятствиями, какие ни противопоставляет ему враждебная судьба, что, наконец, РУССКИЙ способен ко всему великому и прекрасному…“»
Рукою деда — рядом и ниже — было приписано: «Правильно, внучек: русские способны на все великое. Не уставай никогда защищать Россию словом и делом. Запомни, что думали и говорили русские о защите своей родины: „Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет русская земля“. Не забывай, внучек, никогда, что ты русский, и береги наше доброе имя. Это про него сказал Александр Васильевич Суворов, когда написал: „Доброе имя должно быть у каждого честного человека. Лично я видел это доброе имя в славе своего отечества. Мои успехи имели исключительною целью его благоденствие“».
Дальше в тетрадь была вклеена нарисованная мамой акварель: сосновый лес, сбегающий с гористого берега к морю. Славянскою вязью она написала:
Сергеев спрятал дневник в ящик письменного стола и достал оттуда альбом с пожелтевшими от времени домашними фотографиями. На карточках лица были чуть-чуть другими, не такими, как помнились в жизни, но мысли, цепляясь за них, вдруг опять широко развернули жизненный свиток прошлого…
Полукруглый главный подъезд университета всегда был закрыт. Входить надо было в боковую дверь. В обширном вестибюле, очень теплом и светлом, тянулся ряд студенческих шинельных. Прямо наверх поднималась широкая лестница с огромными часами на стене, расходившаяся с площадки вправо и влево. Парадная лестница вела в колонный актовый зал и в церковь. Налево ютилась высокая ясеневая дверь с медной дощечкой: «Дмитрий Иванович Менделеев».
Между дверью и лестницей величаво прохаживался представительный, степенный швейцар, державший себя с большим достоинством. Снисходительно взглянув сверху вниз, он спрашивал: «Вам кого, ваше благородие?» — и, получив ответ, показывал рукой: «Налево извольте!»
Саша звонил. Открывалась дверь. За нею стоял служитель при лаборатории Дмитрия Ивановича — Алексей, небольшого роста в казенном форменном сюртуке с синим воротником. Служитель мрачновато улыбался, чуть сторонился и, произнося «пожжалте», помогал снять пальто.
Пока Сергеев обдергивал перед зеркалом морскую курточку, из коридора вбегала в прихожую Оленька, бойкая девочка лет десяти. Саша чинно расшаркивался. Оленька грациозно протягивала ему обе руки и делала изумленные глаза.
— Неужели вы? А говорили, что вы на «Гайдамаке» в кругосветное плаванье ушли. Нет? Боже, как мы счастливы. Ну, идемте скорее, мама без вас соскучилась.
Потом Саша целовал душистую руку Феозвы Никитичны. Растягивая слова, она медленно спрашивала:
— Ну как, все благополучно? Не очень шалили у себя в училище?
Оленька игриво грозила ему пальцем.
Сергеев охотно ходил сюда. Здесь жила та, которую он втайне называл феей. Жизнь при ней казалась ему неизмеримо прекрасней, чем без нее, и так весело было ощущение многоцветного бытия.
Во втором этаже над квартирою Менделеева были расположены аудитории. Одна за другой они выходили в длинный коридор, верстой протянувшийся во всю длину университетского здания. Когда в коридор пробирались Саша Сергеев, Володя Менделеев, Алеша Крылов и Алеша Трирогов, аудитории были уже закрыты, и мальчики приподнимались на носках, чтобы заглянуть в дверь, за которой таилось знание.
В широкие окна коридора глядели сумерки. В физическом кабинете начинали зажигать лампы. В коридоре, как ночной мотылек, появлялась Оленька:
— Где вы пропали? Папа зовет чай пить.
Володя, заговорщицки подталкивая в бок Сашу, говорил, скашивая глаза на Трирогова:
— Ей-богу, без меня сестрица минуты прожить не может. Алешка, чуешь?
Трирогов краснел, но глаза его загорались радостью, а Сергеев, тоже влюбленный в Оленьку, мучился ревностью и тоскливо думал, как он одинок, невыносимо одинок и несчастлив.
Все свои симпатии к семье Менделеевых Саша перенес теперь на Володю. Их дружба крепла. Они дали друг другу слово не разлучаться и служить вместе на одном корабле.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.