Стерегущий - [26]

Горская протянула ему руку. Кудревич, стоя, поднес ее к губам.

— Не забудьте про сегодняшний цирк, — напомнила она.

И, когда мичман был уже далеко, крикнула вдогонку:

— Вам надо многое позабыть и многому научиться, мальчик!

Кудревич явился в цирк к концу первого отделения. В центральной шестиместной ложе он увидел Горскую и Галевич в обществе генерала Фока и супругов Франк. Ускорив шаг, он направился к входу в конюшню, у которого в свободной ложе сидела улыбавшаяся наездница Люся Боровская, дочь директора цирка.

— Смотрите, какой мичман подсел к нашей директрисе, — на ломаном английском языке сказал гимнаст на бамбуке Кабаяси Ону чемпиону двух стран Мюллеру. — Красивый юноша и усы красивые. Мадемуазель Люся улыбается ему так же ласково, как вам. Настоящая женщина.

— Я накормлю этого мичмана постным обедом, — зловеще пообещал чемпион.

— Следует, — сказал японец. — Пусть поглодает крабий панцирь, если мясо краба не для него предназначено.

Щеголеватый арбитр с ровным пробором на лоснившейся голове вышел на арену. Объявив звонким голосом о начале борьбы, он скомандовал: «Парад, алле!» Борцы под звуки марша с фанфарами гуськом обошли арену и остановились вдоль барьера. «Бокеруан — Франция, Рацциони — Италия, Мюллер — Германия и Соединенные штаты Америки», — представлял арбитр борцов одного за другим.

Пересевший на свое место Кудревич видел, как Горская и Галевич вслед за галеркой оживленно аплодировали наполовину обнаженным борцам. И то, что Лелечка была в это время чем-то похожа на свою многоопытную в любовных делах соседку, показалось мичману оскорбительным.

— Смотрите, каким безумным успехом пользуются борцы! Не только у дам, но и у скромных девушек, — сказал он своему соседу лейтенанту.

Бессрочная борьба Мюллер — Таваками стояла последней в отделении. В ноги Кудревича, обутые в шевровые легкие ботинки, несло холодом. Он решил пренебречь схваткой Италии с Францией и выкурить папиросу в буфете. Там готовились к антракту: расставляли на стойке крабы в горчичном соусе, бутерброды с паюсной и свежей икрой, с увесистыми ломтями ветчины. Выставленная снедь заслуживала внимания.

Бокал токайского показался мичману тоже совершенно необходимым. Он пил его не торопясь, маленькими глотками, когда влетевший в буфет лакей восторженно заорал:

— Ну и валяет японец Таваками американского немца, сейчас кончит! — и немедленно скрылся.

Кудревич поспешил на свое место. Вино бросилось в голову, согрело. В манеже все показалось ему более ярким, нарядным. Лелечка Галевич в каракулевом саке, в черном бархатном токе с белым султанчиком выглядела такой обаятельной, так живо напомнила ему мимолетный его успех у нее, что взбудораженное сердце мичмана зажглось снова ревностью к Алгасову. Мичман не мог оторвать от Лелечки глаз, пока гром аплодисментов не привел его в себя. Опустив взгляд на арену, он увидел, как Мюллер, зверски выкатив глаза, прижимал к ковру обеими лопатками распластанного и безвольного Таваками.

Музыка замолкла, было слышно шипение углей в дуговых лампах. Таваками, свесив руки вдоль туловища, шел в конюшню, понурившись. Арбитр торжественным голосом объявил, в какое время и каким приемом чемпион Америки и Германии Мюллер победил непобедимого чемпиона Японии Таваками.

Мюллер раскланивался, тяжело и возбужденно дыша. Его ноги, похожие на уличные чугунные тумбы, обтянутые нежно-розовым трико, заметно дрожали. Отдав последний поклон, он требовательно посмотрел на арбитра. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, арбитр объявил, что непобедимый чемпион двух материков, борец тяжелого веса господин Мюллер вызывает на борьбу всех и каждого, кто желает померяться с ним силами сегодня, завтра, когда угодно.

«Непобедимый чемпион» держался заносчиво, презрительно посматривая вокруг заплывшими жиром глазами. Его взгляд упал на Кудревича и несколько мгновений с вызовом задержался на нем. Нагло уставившись на мичмана, Мюллер сделал приглашающее движение на арену. Кудревич остался невозмутимым. Борец пренебрежительно отвернулся в сторону. Ни к кому не обращаясь в отдельности, намеренно громко, чтобы слышали все в манеже, пролаял еще срывавшимся после борьбы голосом:

— Смелый, сильный джентльмен нет в русский флот… Шэйм![14]

Сорвавшись с места и не глядя на Мюллера, мичман стремительно направился в конюшню. Ему сразу же попался навстречу директор цирка. Схватив его за лацкан фрака, Кудревич притянул к себе голову Боровского и зашептал ему что-то на ухо часто-часто. Директор внезапно заулыбался. Через несколько мгновений выйдя в манеж, он громогласно объявил публике, что дирекцией цирка только что принят вызов «чемпиону двух материков» от неизвестного джентльмена на вольную русскую борьбу с любыми иностранными вариациями. Борьба состоится завтра. Джентльмен будет бороться в маске, которую снимет только в случае поражения.

Мюллер удивленно слушал. А разобрав, повернулся к директорской ложе, где все еще продолжала сидеть Люся Боровская, и высокомерно сказал сквозь зубы:

— Очень карашо! Посмотреть будем, как трещаль, его кости. — И, повернувшись в сторону Кудревича, сделал рукою вращательное движение, показывавшее, что он хватает его за шиворот, крутит со страшной быстротой в воздухе и затем бросает оземь.