Степные хищники - [49]

— Только три, те самые, о которых я докладывал, когда вы принимали отделение.

Неожиданное происшествие прервало разговор: табунщики подвели высокого серого жеребца с огненным взглядом больших глаз. Сличив приметы, старший приемщик махнул рукой — ведите! Это движение почему-то не понравилось красавцу. Он метнулся в сторону, сбил двух человек, двух других потащил за собой, вырвался и умчался в степь.

— Лови-и-и!

Человек двадцать верховых бросились за беглецом. На излучине Чагана они отрезали жеребцу путь. Размахивая укрюками, табунщики прижимали лошадь к высоченному обрыву над рекой. Всё ближе и ближе подходила цепь, отрезая дорогу, и тогда жеребец бросился с кручи вниз.

Щеглов, подскакав, увидел: лошадь лежала на мерзлом песке и время от времени поднимала голову. Из сломанных передних ног торчали наружу белые кости.

— Пристрелите! — распорядился Щеглов и, не оглядываясь, поехал прочь.

Сзади бухнул выстрел.

По окончании приемки Щеглов заявил старшему приемщику:

— Есть три лошади, у которых приметы не совпадают с указанными в описи.

— В чем не совпадают?

— У гнедого недостает иверня на левом ухе, у рыжей кобылицы нога не по щетку, а по венчик белая, у номера 1498 на лбу звездочка.

— Только в этом?

— Да.

— За предупреждение, товарищ начальник, спасибо, а лошадей этих я возьму. В части с меня за это не спросят. На лошадях есть ваше тавро, сортность та же — значит, лошадь из военно-конского запаса, а не выменена у цыган. Вы получили распоряжение относительно погрузки их в эшелон?

— Да.

— Вот в этом прошу помочь.

Декабрь завалил степь сугробами. Их серебряные гривы разбежались от горизонта до горизонта, между ними и по ним протянулись едва заметные нити степных дорог, узкие — в один конский след, прямые — словно по линейке проведенные. Санный путь лег.

В Управлении военно-конского запаса готовились к годовому отчету. 15 декабря все начальники Отделений были вызваны в Уральск сличать списочное и фактическое наличие конского состава. Предстояло разобраться в работе за весь год.

— Скоро приедешь? — спросила Устя.

— Дня через три-четыре. Поедем со мной! Погостишь у родных, в театр сходим.

— Спасибо, Вася, что-то не хочется. Лучше я к мамане схожу, помогу ей прибраться к празднику да себе кое-что сошью.

— Как хочешь. Смотри, не скучай!

Щеглов уехал.

Придет беда, — отворяй ворота. Не чаяла Устя лиха, не подсказало ей сердечко, что навсегда простилась с любимым. Проводив мужа, она убрала комнату, порылась в укладке, отыскивая давно припасенный отрез ситца, и собралась идти в Гуменный к матери. В соседней хозяйской половине дома хлопнула дверь, и грубый мужской голос спросил:

— Командирова жена дома?

«Кто бы это мог быть? Голос знакомый», — подумала Устя и на стук ответила:

— Войдите!

В дверном проеме появился Егор Грызлов. Худой, почерневший от мороза, обросший редким, чёрным волосом, он мало походил на прежнего Егора, но Устя сразу угадала его — по глазам. Злые, лукавые, они смотрели, как всегда — насмешливо и нагло.

— С чем пожаловал? — холодея, спросила Устинья.

— Не ждала? — вопросом на вопрос ответил Грызлов.

— С чего бы я стала тебя ждать?

— Старых друзей забывать не положено. Мужа дома нет?

Устя не ответила.

«Что ему надо?»

Без приглашения Егор прошел в комнату и сел.

— Ты обо мне плохого не думай! Я тебе — не лиходей, — словно прочитав Устины мысли, произнес он. — Видишь, убежал я из… ну, в общем, из такого места, откуда бегают. Теперь надо до своих добраться. Понимаешь?

— Тебе денег?

— Дело не в деньгах. На Гуменном я нашел дружка, он чем надо снабдит. Мне документ требуется. Печать муж дома держит? Не увез с собой? Дай, пришлепну к бумаге, и порядок!

— Еще чего!

— Что ей сделается, а мне без бумажки не пройти: по хуторам заставы стоят. Выручи!

— Ты зачем тогда соврал мне насчёт Васи?

— Слухом таким пользовался.

— Врешь!

— Верно, вру, — согласился Грызлов. — Только, думается, разговор этот у нас не ко времени.

Устя взорвалась:

— Ты казнил его, ты! А теперь просишь у меня помоги. Бесстыжие твои зенки! Бандит ты!

— Ну-ну, полегче! Мы с тобой одним миром мазаны. Забыла, кто ты сама есть?

Устя метнулась в угол, на миг склонилась над укладкой и достала из сундука старый Смит-Вессон. Увидев револьвер, Грызлов постучал в затянутое морозом окошко и крикнул:

— Гриша-а, не замерз? Я скоро.

Из-за окна слабо донеслось:

— Ничего. Беседуй!

— Застрелить хочешь? Дескать, за такого спроса не будет? Стреляй! Но только не выстрелишь, — тебя за собой потяну. Поняла? Прикладывай печать! Клади, говорю! Или…

— Уйди! Уйди прочь!

— Клади или плохо будет! Спохватишься, да поздно. Ну!

Они стояли друг против друга возбужденные, с блестящими глазами, готовые вцепиться один другому в горло, доведенные отчаянием и страхом до крайности, и в то же время крепко-накрепко связанные вместе пролитой кровью.

— Ну! — повторил Егор, кривя в улыбке губы.

Устя подалась вперед и плюнула прямо в лицо гостю:

— Вот тебе печать!

Грызлов отпрянул, утерся рукавом и уже на пороге обещал:

— Попомнишь меня, сучка!

Хлопнула сенная дверь, — Устя без дум, без мыслей опустилась на лавку. Все валилось в бездонную пропасть: любовь, счастье, надежды, смысл жизни.