Степные хищники - [48]

Шрифт
Интервал

Влево в логу сверкнули огненно-красные точки, на мгновение сменили цвет на изумрудный, погасли и опять засветились, но гораздо ближе прежнего. В этом месте раздался вой.

— Идем к табуну! — с трудом сдерживая желание бежать, произнес Щеглов.

— Стрельнем разок? — предложил Панченко.

— Стреляй!

Пять вспышек одна за другой прорезали тьму. Вой прекратился.

— Теперь пошли! — Панченко вставил в магазин новую обойму.

За плотной стеной лошадей было уютно и безопасно.

«Такое каре не легко пробить», — подумал Щеглов, представив себе в действии сотни ног и зубов.

Шесть табунщиков сидели кружком на разостланной кошме, увидев начальника, они подвинулись, уступая место.

А вой раздавался уже неумолчно. Он то отдалялся, то приближался, но не смолкал ни на минуту.

— Не замерзла? — спросил Щеглов Устю, больше для того, чтобы не слушать этот вой.

— Как же я тебя буду отогревать, если сама замерзну? — весело отозвалась Устя и стукнула мужа по спине.

— Может быть, тепляк развести? — предложил Панченко. — У нас тут кизяки припасены.

— Лучше под утро разожжем, — отказался Щеглов.

— Тогда пологом накроемся, чтобы ветер не брал. Ребята, давайте брезент поставим!

Под брезентом было тихо, тепло и ничего не видно. Лишь изредка, когда вспыхивал огонек раскуриваемой цигарки, из мрака проявлялись суровые лица табунщиков, стволы винтовок и шапки лежавших людей. Среди ночи табун колыхнулся, по замерзшей земле затопали ноги, послышались частые резкие удары, словно костью били о кость, визг, похожий на щенячий, и снова всё стихло. Табунщики, как один, выскочили из-под брезента. Щеглов хотел последовать за ними, но Устя удержала:

— Лежи! Наверное, какой-нибудь волчишка неосторожно подвернулся под ноги и поплатился за дерзость.

— Ты откуда знаешь?

— С батей приходилось вот так же ночевать.

— Бесстрашная ты.

— Не совсем.

— Почему?

— Двух вещей боюсь.

— Каких?

— Тебя потерять — раз, и… — Устя замолчала.

— И?

— И тюрьмы.

— Что это тебе в голову взбрело думать о таких вещах?

— Сама не знаю.

Снаружи гакнули винтовочные выстрелы, немного спустя под брезент заглянул Панченко.

— Маленько попужали, — доложил он.


Глава шестнадцатая

КАТАСТРОФА

Во Втором отделении ждали приемщиков. На базу грудились приготовленные к отправке сто пятьдесят лошадей верхового сорта. В канцелярии спешно заканчивали сдаточные ведомости.

— Смотри, не подкачай! — учил командир первого взвода молодого, недавно назначенного писаря. — Приметы читай по описи, а когда кашляну, то гляди не в опись, а на лошадь и говори то, что на ней есть! Понял? Таких три штуки будет.

— Так у приемщика тоже опись, — сомневался писарь. — Заметит.

— Некогда ему будет замечать, — усмехнулся комвзвода. — Тс-с! Начальник идет!.. Правая передняя нога в чулке, правое ухо спереди ивернем, — как ни в чем не бывало продолжал он диктовать.

— Кончаете? — справился Щеглов.

— Немного осталось.

— Приказано проводить косяк до Уральска и помочь грузить в вагоны. Своим взводом обойдетесь?

— Сделаем, товарищ начальник, не впервые.

Приемщики не заставили себя ждать. То были представители от формировавшейся в Сызрани кавалерийской части. Старшим — пожилой коренастый мужчина с добродушным одутловатым лицом.

— Ездить к вам — настоящее мученье, — простодушно жаловался он. — Разве это лошади. Дикие кошки. Прошлый раз принял я партию из Четвертого отделения, погрузил их в Покровске на баржу, капитана буксирного парохода предупредил, чтобы он в пути не свистел. Как будто всё предусмотрел. Что же вы думаете? Попался нам встречный пароход и загудел по-волжскому во всю трубу. Что на барже поднялось — уму непостижимо! Взбесились мои лошадки, пообрывали привязи, носятся по барже, того гляди сомнут… Восемнадцать штук за борт прыгнули. Представляете себе? — Упадет в воду, нырнет, покажется, еще раз окунется и на дно. Ай-ай-яй!

Щеглов посочувствовал.

Началась приемка. Лошадей переводили с одного база на другой — смежный. Писарь читал приметы, приемщик сличал по своей описи и ставил галочки. Работа подвигалась быстро. Десятка три отметок появилось в ведомости приемщика. Неожиданно командир первого взвода закашлялся, и в тот же момент за воротами, откуда приводили лошадей, послышались возня, визг, и из ворот, таща за собой на растяжках четырех красноармейцев, вихрем влетел гнедой конь. Против столика комиссии он взбрыкнул задними ногами, попытался подняться на дыбы, попятился назад и снова прыгнул вперед, чуть не свалив столик. Один из державших растяжки поскользнулся и упал. Кто-то бросился на помощь. Писарь скороговоркой читал приметы. Старший приемщик, чуть не угодивший под копыта, торопливо поставил в ведомости птичку.

— Следующего! — крикнул комвзвода.

Щеглов удивился поведению гнедого. На этом коне обычно ездил Панченко, и никаких фокусов за ним не числилось.

Нашлась и еще одна лошадь буйного нрава, но и в этот раз Щеглов не обратил внимания ни на кашель комвзвода, ни на торопливость писаря. Только в третий раз поведение подчиненных показалось ему подозрительным.

— Что это за фокусы? — спросил он, отведя в сторону командира первого взвода. — Под шумок лошадей не с теми приметами сбываете? Кто разрешил? Взгрею, как миленького! Еще такие будут?


Рекомендуем почитать
Блокада в моей судьбе

Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.


Над Кубанью Книга третья

После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.


Год рождения 1921

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Черно-белые сны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


И снова взлет...

От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.


Морпехи

Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.