Степные хищники - [44]
Всю дорогу вплоть до Гуменного Устя мучилась, прикидывала так и этак, но к определенному решению не пришла. Уже ночью, лежа в постели рядом с матерью, будто невзначай она спросила:
— Маманя, а вы от бати ничего не утаивали, так-таки все ему сказывали?
Старая сразу догадалась.
— Ты не лукавь, спрашивай о деле! Мы, старики, жизнь ладно прожили, и ворошить прошлое ни к чему… Насчет же тебя я так присоветую: девичество свое ты не рушила, имени не опозорила, а до остатнего-прочего твоему Василию дела нет… И в священных книгах записано: окромя лжи, радости дьявольской, бывает ложь во спасение.
Только на пятый день удалось развести табуны. Узнав о приезде Усти, Щеглов поскакал в Гуменный. Вот и знакомый дом. Бросив повод на соху, Василий взбежал на крыльцо и открыл сенную дверь.
— Ктой-то?.. Ах, Вася! Милый! — Две руки мягко обвили шею.
Вот она, желанная, родная! Волнующий запах волос, кожи. Расширенные зрачки огромных глаз, расплывшиеся очертания бровей, носа…
— Вернулась, пропадущая, — переведя дух, вымолвил Василий.
На дворе послышался натужный старушечий кашель, и Устя освободилась из объятий.
— Иди в горницу! — шепнула она Щеглову, а сама пошла навстречу матери.
— Мама, Вася приехал.
Старуха молча пожевала губами и пристально оглядела дочь. Много мыслей в это мгновение пронеслось в ее седой голове.
«Василий. Жених Устеньки. Мужлан-трубокур. Такого бы ране на версту к базу не подпустила, из чистой кружки не дала бы пить. А теперь… война все поломала. Молодых казаков нету. Не в монастырь же девке идти… Да и монастыри порушены… Прости ты, господи, наши прегрешенья!.. Хотя по виду-то Василия не отличишь от казака. Статный парень. На коне ловко ездит. Командир к тому же. — И тут неожиданно пришло еще одно соображение: — Начальник он, в случае чего Устюшенькин грех прикрыть может. Ведь коли, не дай бог, дознаются, что она в банде была, не помилуют…»
— Что же, дай бог! Дай бог! — сказала старуха, крестя припавшую на грудь Устинью.
Через неделю к Пальговым приехали сваты и привезли жениха. Отвели обычай — сыграли два кона в подкидного дурака, сговорились о кладке, которую жених должен был выставить родителям за невесту, назначили день свадьбы и уехали.
Кладка. В добрые времена — сундуки добра, бараны, лошади, коровы. Чем краше, чем богаче невеста, — тем больше была кладка. А теперь что? Оценили Устину красу в одну пуховую подушку. Да и ту как спросишь, когда жених «пролетария» — ни кола, ни двора! Не кладка, а тьфу!
Щеглов, посмеиваясь, обдумывал, где бы достать эту самую пуховую подушку, — будь они неладны обряды казачьи! Из беды выручил Гришин: съездил в Уральск на базар, купил и привез.
В день свадьбы Устины подружки пели заунывные песни о горе девушки, покидавшей родительский дом, а невеста в это время цвела улыбкой счастья. Ни единой слезинки не проронила Устя, когда ее волосы вместо одной расплели на две косы, когда шелковую, унизанную жемчугом и бисером налобную сетку-«поднизку» заменили твердым, шитым шелком обручем, покрыли моревой[38] косынкой, шитой золотом.
Устю одели в старинный казачий наряд — шелковый штофный[39] сарафан, широкий в подоле, в шелковую же рубашку с пришивными рукавами. В глазах рябило от бесчисленных галунов, золотых и серебряных пуговок. Тяжелый из кованого серебра пояс туго охватывал тонкую талию. На плечах была одета распашная шелковая кацавейка, опушенная полосками меха. В этом наряде Устя была величава, как царевна из сказки. Щеглов не верил глазам: та ли это девушка-казачка из вишневого переулка.
Свадебный стол не изобиловал яствами. Самогона, баранины было вволю, а пироги с корочкой, из которой, как ростки мака, выглядывали тонюсенькие ости неотсеянной мякины — о крупчатке уже думать забыли. Сладостей, орехов тоже не было. Скромное угощение. Впрочем, гости на лучшее не претендовали, — каждый понимал, что время разорёное.
В горнице душно. Народа набилось — не протолкнешься, стоят, толпятся у дверей, гудят, как пчелы в улье. За столом почетные гости, больше Устина родня женщины, девчата. Казаков всего трое — два безруких, один безногий, к тому же кривой. Со стороны жениха — несколько сослуживцев по конскому запасу да Иван Иванович Тополев приехал из Соболева. Иван Иванович затеял спор с окладисто-бородым казачиной в мундире с подвязанным левым рукавом.
— Чапаев неграмотный, а образованнейших генералов бил…
— Потому что он был за народ, вся сила в народе…
— Чапаев— талан…
Галдеж прерывается надрывным криком:
— Горька-а!
Со всех сторон подхватывают:
— Горька-а!
Василий косится на жену. Не поднимая длинных ресниц, Устя подается к нему всем телом. На полуоткрытых губах все та же счастливая улыбка, готовность выполнить давний обычай. Поцелуй нежный, мимолетный, как дуновение ветерка.
— А ну, гармонист, дай жизни! Расступись, народ!
Тополев пляшет лихо, с вывертами, с гиканьем. Вокруг него одна за другой, поводя плечами, плывут плясуньи-казачки. Взвизги, смех, тяжелое сопение.
— Горька-а!
Тикают ходики на стене, в спертом воздухе того гляди остановятся. Время далеко за полночь. Пора провожать молодых…
Наутро Щеглов проснулся рано. Осторожно, чтобы не разбудить жену, оделся и собирался уходить, но Устя проснулась.
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.