Степная радуга - [60]

Меньшуха Катя выглянула из-за Гришуткиной спины и пискнула:

— К мамане хочу! — заревела пуще прежнего.

Вечерин брезгливо поморщился, отошел от них и о чем-то стал шептаться с Кадилиным. Тот хлестнул себя плеткой по голенищу и, надвигаясь на детишек, рявкнул:

— Мать свою укрываете, гаденыши?! Куда она подевалась? Говорите же! Не то…

Он со свистом резанул воздух плеткой. Ременный хлыст пронзительно щелкнул. Малыши в ужасе замерли. На какой-то миг даже Катя перестала плакать. Потом все они заревели снова. И только Гришутка по-прежнему сдерживался, исподлобья смотрел на Кадилина.

— Маленьких пугать нельзя. Заиками получатся…

— Ну-ну, поговори у меня! Сопляк голопузый! — погрозил ему плеткой Кадилин. — Я из тебя такого заику сделаю…

Вечерин заискивающе подсказал:

— Голопузиков этих, господин Кадилин, покамест придержать можно. Я так полагаю — раз змеиный выводок здесь, то и змея Дунька где-то рядышком. Приползет. Куда ей деваться!

— Пожалуй, ты прав, Аким Андрияныч. Не будем спешить. — Кадилин сунул плетку за пояс и приказал солдатам: — Мелюзгу в качестве заложников оставим! Коли большевичка Дунька не приползет к ним, живьем поджарим гаденышей. Обложить хибару соломой! Керосин из лампы — на завалинку.

Черномазый казак с вислым носом дотянулся длинными руками до потолка и сорвал с крюка жестяную лампу с закопченным семилинейным стеклом.

Вечерин запер сенную дверь на железный засов. Солдаты обложили мазанку со всех сторон соломой.

— Подождем Дуньку еще минут пяток. Потом подпалим. — Сказав это, Кадилин подозвал к себе черномазого казака: — Спички есть? Давай сюда! Жареху из гаденышей устроим!

Он подкинул на ладони коробок и, как жонглер, ловко схватил его на лету.

К дому подскакал кавалерист, которому было поручено арестовать сельских смутьянов. Вскинув руку к козырьку, он доложил:

— Никого не нашли, ваше благородие. Обшарили все избы, обозначенные в списке, — ни единой души! Улизнули!

— Как так улизнули? — взревел Кадилин. — Выходит, кто-то предупредил большевиков? Изменой пахнет…

— Могли и сами догадаться, — нерешительно вставил Аким Вечерин. — Вчерашняя перестрелка все село всполошила. Вот комбедовцы и попрятались в лесах. Не иначе Дунька надоумила. Наш староста видел, как она с Акулькой Быстрой по бедняцким домам бегала…

— И вы тоже хороши, — буркнул Кадилин. — Видели, а ничего путем не разузнали. Где теперь их искать? И с оружием опростоволосились. Предупреждал же — обшарьте калягинский двор, поищите как следует. А вы…

— Шарили, ваше благородие! Искали. Увы! Дунька, должно быть, перепрятала…

— Опять эта Дунька! Далась она вам! С одной паршивой бабой не смогли совладать. Тоже мне — столпы общества!

— Так ведь она, паршивая овца, все стадо попортила. Голодранцы за ней, как бараны, гуртом ходят…

Скрипнула калитка. Кадилин обернулся. Усатый солдат, наставив конец обнаженной сабли в спину Юшке-юродивому, вел его к крыльцу. Юшка тряс головой и бормотал что-то невразумительное.

— У болота застукали, — сообщил солдат Кадилину. — Булыжником, оборванец паршивый, кидался. Чуть голову не размозжил… Убогий, в трясучке весь, а поди ж ты, повоевать захотелось. Помнится, ваше благородие, вы вчера паршивца этого с Горяиновского кладбища выпроваживали, хлыстом огрели. Он к комиссару убитому прорывался… Одно не пойму — каким образом он в этом-то селе очутился?

Вечерин презрительным взглядом окинул жалкую оборванную фигуру Юшки и высказал догадку:

— Не иначе, к большевичке Дуньке с горяиновскими вестями приплелся. Юродивый, а большевистский язык разумеет, с давних пор с ними якшается, тварь безмозглая!

Кадилин плеть из-за пояса вытянул, потряс ею перед бледным Юшкиным лицом.

— Мало вчера досталось? За добавкой приперся? А ну, трясун несчастный, выкладывай, какие новости принес своей Дуньке?

Растрепанная борода Юшки шевельнулась, сединой сверкнула, он в упор глянул в глаза Кадилину:

— Не убоюся я гнева сатанинского, как не убоялся его мученик Архип Назарович, твоею рукой убиенный. Да будете вы, человекоубийцы, мучимы сами! Не жить вам на свете белом, новым числом нарожденном!

— Хватит! — рявкнул Кадилин и стегнул Юшку плеткой по лицу, грозно приказал солдату: — Сведи трясуна на кузницу, прижги язык ему, чтобы не богохульствовал!

Впав в беспамятство, Юшка забормотал про лебедь белую, невинно убиенную, про силу дьявольскую, про число заповедное. Солдат ткнул его саблей, погнал со двора.

Кадилин проводил его язвительной усмешкой и сказал Вечерину, кивнув на окно, из которого выглядывали перепуганные Дунины малыши:

— Что-то змея большевистская долго к змеенышам не приползает. Ждать надоело. Пора кончать со змеиным выводком!

Он склонился над соломой возле крыльца. Чиркнул спичкой.

— Ваше благородие! Бежит! Сюда бежит. Вона. — Черномазый казак указывал куда-то за плетень.

От болота по направлению к дому спешила женщина. Коротко стриженные волосы наползали ей на глаза, косынка съехала на плечо. Женщина то и дело спотыкалась, останавливалась, чтобы отдышаться, и снова устремлялась вперед, прижимая ладонь к груди.

— Она? — спросил Кадилин, погасив спичку.

— Она самая. Дунька-председательша, — ответил Вечерин.