Степкино детство - [40]

— Нет такого. Проходи! — крикнул уже через калитку сторож.

«Путает все что-то дед. Говорил ему, а он не слушает», — подумал Степка.

А дед никуда от ворот. Пошарил в кармане, вынул пятак и опять постучал в калитку.

— Слышь, ты поищи его. Ha-ко вот тебе на поиски.

Калитка опять приоткрылась, на этот раз пошире. Степка увидел фартук, а на фартуке — круглую бляху.

— Ты по какому, говоришь, делу к Ивану Саввичу? — спросил сторож, проворно опуская пятак за нагрудник фартука.

— Мальчонку определять.

«Что за диво? То нет такого, то есть такой», — думал Степка и во все глаза смотрел то на деда, то на сторожа.

— Ладно, — сказал сторож. — Позову. Обожди здесь. На двор не велено пускать.

И сторож скрылся за калиткой.

— Вот, токарь, видишь, какие дела? Ни коня, ни воза, а пятачок — будь здоров, — со вздохом сказал дед.

Он сел на столбик возле калитки, оглянул толстые плахи заборов, черную от гари и шлака улицу и только хотел плюнуть, как за калиткой послышались шаги, звякнула щеколда — и дед поспешно вскочил на ноги.

За ворота вышел нескладный человек, худой, с покатыми, как у бутылки, плечами и с такими большущими навыкате глазищами, что Степке в первую минуту подумалось: вот сейчас, только что, его стукнули по затылку.

— Сними картуз, мастер это, — шепнул дед Степке.

И сам, сняв картуз, низко поклонился нескладному дядьке.

— Ивану Саввичу почет и уважение.

Мастер крутанул глазищами на деда:

— Здорово. С чем пришел?

Дед взял Степку за руку.

— Да вот, Иван Саввич, внучка привел. На выучку… в мастерство.

Дед кланялся и пригибал ладонью Степкин затылок: кланяйся, мол, кланяйся.

Так стояли они перед этой бутылкой в суконном картузе, держались за руки и кланялись, кланялись — будто идолу какому.

А за бревенчатыми стенками бараков стучали молотки. У соседнего барака пьяный, привалившись спиной к воротам, не то пел, не то выл: «И-эх, ты доля, моя доля».

Чья-то рука высунулась из калитки и ударила пьяного по шее. Пьяный громко икнул и плюхнулся на землю.

Мастеру, видно, наскучили пустые поклоны деда с внуком. Что ему в них! Он для чего-то потрогал торчащий из бокового кармана желтый фут и сказал скучным голосом:

— Не надо нам твоего внучка. И без него добра этого девать некуда.

И повернулся к воротам.

У Степки захолонуло сердце: не берет.

Но дед поспешно бросил Степкину руку и засеменил следом за мастером.

— Да ведь я по контракту, я без жалованья, Иван Саввич, я ведь..

Мастер вдруг обернулся и развел руками:

— Вона! Удивил тож! А по-твоему, и учи, и жалованье плати? Нет, брат, тут не тебе, а с тебя причитается.

И сморщился весь — это он так смеялся.

У Степки отлегло от сердца: «Повеселел, возьмет». И дед во все лицо улыбнулся. И даже сторож с бляхой высунулся за калитку и закивал путаной бородой. Дескать: слава богу, берет.

— Правильные ваши слова, Иван Саввич, — смиренно сказал дед. И, вынув желтую рублевую бумажку, подал ее мастеру.

— Не обессудь… Чем могу…

Костлявая красная рука повертела бумажку туда, сюда. У Степки замерло сердце. Мало? Не возьмет? Нет, берет. Пальцы тянутся к боковому карману. Вот сунут бумажку. Нет, остановились, шуршат бумажкой. Опять поворачивают ее то этой стороной, то другой стороной… Берет, не берет? И вдруг — раз! — сунули в карман. Берет!

— Хуже нет для человека, если господь накажет его добротой. Ладно. Согласен.

Степка перевел дух: «Учиться буду! Токарем буду!»

А дед уже весело спрашивал мастера:

— Вино пьешь, Иван Саввич?

У мастера полезли вверх брови.

— Тоже спросит! Чай не татарин, пью.

— Ну вот. Вот и хорошо. Приходи на праздник, угощу. А парнишке когда на работу выходить?

— На работу? Хозяина-то самого нет, в Саровскую пустынь уехал, к угоднику. До него бы обождать… Ну ладно! Раз сказал — сказал. Пусть с понедельника. Да контракт, смотри, чтобы по форме, с печатью, с приложением руки. Без этого — ни-ни. Ну, прощай!

— Мое почтенье, счастливо оставаться, — кланялся дед спине мастера, — всего наилучшего, будь здоровенький.

И как только захлопнулась калитка за мастером, плюнул ему вслед и сказал:

— Чтоб тебя разорвало, Оболдуй! Веревку купил бы тебе на свои деньги, чтоб ты повесился, собака!

И зашагал домой.

Глава XVII. По контракту

Ранним утром в понедельник в распахнутую тесовую калитку механического заведения вдовы Облаевой валил народ. Сначала скопом, потом по двое, по трое, потом одиночками. Потом и вовсе никого не стало — все прошли. А Степка все стоял у раскрытой калитки, держал в руках сложенный вдвое лист бумаги с сургучной печатью и все повторял одно и то же сторожу с бляхой на фартуке:

— Хозяину это дед велел отдать. Контракт это, с печатью.

Но сторож и не глянул ни разу на контракт. Уставился глазами в Степку и все спрашивал:

— А мне что дед велел отдать?

— Ничего.

— Врешь, утаиваешь?

— Не утаиваю, ей-богу, не утаиваю. Пусти!

Сторож подошел к Степке, ощупал у него карманы, потрогал картуз — везде пусто.

— Бедного всяк норовит обойти, — заворчал он. — Ну ладно… пропущу… Раз с бумагой.

Степка шагнул через порог калитки, остановился, посмотрел по сторонам.

— А где же тут хозяина найти?

Сторож уже успел залезть в сторожку, забитую сеном, и сказал оттуда: