Степень вины - [2]

Время это уместилось между моментом, когда она почувствовала, что ее кулаки сжались, и моментом, после которого она снова смогла двигаться.

Как во сне, оправила платье, надела туфли. Оглядывая апартаменты, заметила, что дверь спальни закрыта. Странно, подумала она, почему он не повел ее в спальню.

Снова стала осматриваться.

Ящик стола был выдвинут. Она пересекла комнату, обойдя труп, задвинула ящик.

Повернулась. В зеркале над диваном было ее лицо.

Она невольно остановилась. Со странным равнодушием представила, что оптика камер увеличит синяк под глазом.

Больше ничего она не заметила в своем лице. Ни годы после Вашингтона, ни эти последние часы почти не изменили его. Не осталось следов ни от того, что он сказал или сделал, ни от того, что он сделать не смог.

Она изучала свое отражение.

Такое лицо хорошо смотрится на фотографиях, на экране. Выразительное лицо с высокими скулами, ясными карими глазами. Внешность всегда помогала ей — хотела она или нет. Поможет ли теперь?

Обернувшись, бросила на труп последний взгляд, оглядела комнату. Чтобы запомнить. Просто чтобы запомнить. Знала: будет долгий день, долгая ночь без сна. Наверное, пройдет много дней и ночей, прежде чем она сможет заснуть. Но нужно помнить, забывать нельзя.

На мгновение снова подумала о сыне, и вот — она готова.

Телефон стоял на краю стола, у дивана. Подняла трубку, стояла напряженная, слушала сигнал готовности. Взгляд застыл на магнитофоне.

Ее будут записывать, она знала. Опять и опять вслушиваться в ее слова. Следить за интонацией ее голоса.

Сглотнула, очищая горло. Во рту было горько.

Вполне владея собой, набрала номер, нажимая на клавиши кончиком пальца.

Гудок прервался — на другом конце линии зазвонил звонок. Она ждала, готовясь быть твердой, когда услышит ответ в трубке. Но от бесцеремонного мужского голоса вздрогнула. Какая глупая, подумалось ей, хотела услышать женщину.

— Служба безопасности Сан-Франциско, — снова рявкнул мужской голос.

Она поймала себя на том, что пристально, неотрывно смотрит на лежащего на полу и взгляд ее сфокусирован на черном пистолете возле его головы. Чужеродный предмет, подумала она. Чужеродный в ее жизни. Чужеродный в ее руках.

— Здесь произошел несчастный случай, — просто сказала она.

Тереза Перальта взглянула на часы. Было уже около пяти, а он все еще не захлопнул ловушку.

Показания снимались почти семь часов. Терри казалось, что она наблюдает за игрой в кошки-мышки, причем кот, забавляясь одной мышью, незаметно следит за другой. Особая прелесть — наблюдать ограниченность и самоуверенность второй мышки — она сидит и видит игру кота с первой, спокойная в своем заблуждении, что он не замечает ее.

— Может быть, я смогу освежить вашу память, — любезно говорил адвокат Кристофер Пэйджит, передавая первой мышке документ. — Вам знакомо это вещественное доказательство ответчика, оно у нас под номером 13?

Кот носит темно-синий в светлую полоску двубортный костюм из мягкой итальянской шерсти. Шелковый яркий галстук, белая хлопчатобумажная рубашка, квадратные золотые запонки. Многими вопросами задавалась, глядя на него, Терри, среди них и таким: не является ли этот щегольской наряд своего рода камуфляжем, для сокрытия его, Пэйджита, сути?

Они расположились в большом конференц-зале с видом на залив Сан-Франциско. Два адвоката по торцам стола, свидетель и секретарь. Терри сидела рядом с Пэйджитом, наблюдала. Документ — тот, которым он собирался изобличить свидетеля, — был последним.

— Не спешите, время у нас есть, — спокойно сказал Пэйджит.

Время, снова вспомнила Терри. За окном на залив опускались сумерки, замерцали огни — в городе и по ту сторону серой полосы воды, в Марин-Каунти. Пять часов. В шесть закроется детский сад. Это за Бэй-Бриджем, мостом через залив. Там они и живут — Ричи нравится больше в Беркли, чем в городе. Рядом с Терри — записка, принесли еще в половине пятого. У Ричи обед с нем-то из «компаньонов», попутно договорятся о сделке — что-то, связанное с программными средствами. А Терри придется заехать за Еленой.

Пока забудь об этом, приказала она себе. Учись у него, наблюдай, что и как он делает.

Все-таки ее сравнение действительно удачное: терпение у Пэйджита кошачье, и глаза, неподвижные, голубые, — кошачьи глаза. А присущее ему изящество — это от самодисциплины и тренировки. Медно-красные волосы, острый нос, аккуратные черты лица — все почти как на знаменитой фотографии шестнадцатилетней давности.

Кристофер Пэйджит сделался известным в таком возрасте, что многие предрекали ему блестящую карьеру, — фотография Пэйджита попала на обложку журнала «Тайм», когда ему было всего лишь двадцать девять.

Готовясь к собеседованию — ей предстояла работа под его руководством, — она разыскала журнал в библиотеке. На той фотографии перед конгрессом выступает молодой юрист — воплощение идеализма и риска. Любопытство вело ее от статьи к статье, она заново знакомилась с фактами, о которых слышала, но по молодости лет не запомнила.

Это было дело Уильяма Ласко, близкого друга президента, оказывавшего последнему финансовую поддержку. Пэйджиту, следователю КЭП (Комиссии по экономическим преступлениям), была поручена проверка операций Ласко с ценными бумагами. Главный свидетель — служащий Ласко — погиб от «несчастного случая», которые называют «сбил — и ходу»: наехавший на него водитель с места происшествия скрылся. Свидетель оставил записку; смысл ее был неясен и зародил в душе Пэйджита подозрение, что кто-то из КЭП сообщает преступникам о ходе расследования.