Степан Халтурин - [83]

Весело и торжественно в городе, и даже сыроватая изморозь не может испортить радостного настроения.

Халтурин приехал в Одессу в тот час, когда обыватели уже проводили старый год и с нетерпением ждали наступления нового, чтобы чокнуться, провозгласить тосты и завертеться в пьяном угаре веселья. Степана знобило, слишком сыро было в этом благословенном южном городе. Халтурин целый день пролежал на жесткой полке вагона, ничего не ел и теперь чувствовал голод, усталость. Страшно хотелось спать.

Но разве сунешься в новогоднюю ночь к кому-либо на квартиру в поисках приюта, не до постояльцев сейчас.

В Петербургской гостинице дорого и чинно, но что поделаешь, не ночевать же на улице. Швейцар смотрит зверем, он тоже справляет праздник и вылезать из-за стола своей каморки под лестницей в момент, когда часы в вестибюле бьют двенадцать… Пусть подождут. Халтурин долго стучится в дверь. И только в первом часу ночи он добирается до постели. Есть уже не хочется. Спать, только спать.

1 января буран метался по Одессе, сипло и натуженно завывая в подворотнях домов, стучась в окна, перемахивая через крыши. С Приморской улицы в гавань, как языки белого пламени, тянулись изодранные покрывала снежной пелены. Море бесновалось, набрасывалось на мол, злобно дробило тяжелой черной волной причалы порта, расшвыривало смерзающуюся гальку пляжа. На улицах пустота и ветер, ветер. В гостинице холодно, дует из окон, легкое одеяло не греет. Халтурин полусидит на кровати — так легче дышать, рот широко открыт, грудь вздымается часто, порывисто.

За столом Вера Фигнер, она целый день разыскивала Степана Николаевича по известным ей адресам и, уже отчаявшись, зашла в гостиницу. Ей не следовало бы заходить в номера.

Вера Николаевна была довольна тем, что Исполнительный комитет прислал в Одессу Халтурина. Но на Степана было тяжело смотреть. Фигнер понимала, что он умирает и спасти его уже нельзя. Хватит ли у Степана сил осуществить убийство Стрельникова. Ей хотелось верить в это, она знала Халтурина в дни его пребывания в Зимнем, восхищалась им, и это чувство прежнего восхищения вселяло надежду, отстраняя сомнения.

— Вы прибыли в одиночестве, Степан Николаевич?

— Да. Второй агент должен был приехать из Харькова, но, видимо, его схватили. А прокурор-то где сейчас?

— В Киев уехал. Он на одном месте долго не засиживается — боится, исчезает внезапно. По улицам ходит в сопровождении телохранителей, живет в гостинице, так что подобраться к нему трудно, нужен по крайней мере еще один человек.

— Вы не беспокойтесь, Вера Николаевна, тут в Одессе должны быть люди, которых я еще по петербургской организации знаю, попробую их привлечь к нашему делу.

— Нет, Степан, не нужно, я сегодня сообщу в Москву, чтобы прислали нового агента вам на помощь.

— Ну, как вам угодно будет, Вера Николаевна. Вы в этом деле главнокомандующий.

— Степан Николаевич, видеться нам часто не придется, меня в Одессе знают многие, не стоит, чтобы вас связывали со мной. Вы поправляйтесь скорее, пока Стрельникова нет, а там за работу.

Тепло распрощавшись, Фигнер ушла.

Халтурин пролежал в постели более двух недель, скрывая от служителей гостиницы свою болезнь, иначе его бы немедленно выселили. Немного оправившись, Халтурин поспешил разыскать товарищей из числа рабочих, с которыми он познакомился еще в 1880 году. И снова в Халтурине заговорил пропагандист и организатор.

Одесские рабочие нуждались в таком организаторе. Они серьезно подумывали о возрождении Южнороссийского рабочего союза, но не знали, с чего начать, за что взяться. В начале 80-х годов в Одессе было много рабочих кружков, организованных народовольцами и сочувствующими им. Общий характер движения рабочих был политический в узком смысле этого слова. Классового самосознания, особой чисто рабочей организации не существовало: рабочее движение Одессы являлось как бы составной частью народовольческой деятельности. Народовольцы сумели увлечь за собой некоторых рабочих: Голикова, Сарычева, Надеева, но все же основная масса не пошла за ними, мучительно отыскивая собственную дорогу. В 1882 году Одесса переживала затишье. Не было стачек на одесских предприятиях, прекратилась и кружковая работа. Это объяснялось поражением народовольцев, с которыми было связано рабочее движение города.

Халтурин очень быстро уловил настроение новых товарищей. И, как это ни странно, Степан Николаевич отказался от своего первоначального намерения увлечь рабочих террором. Более того, Халтурин стал оберегать товарищей от участия в террористических актах, деятельно сплачивая кружки, из которых могла бы впоследствии вырасти прочная организация, подобная Южному или Северному рабочему союзу.

И опять-таки кажущаяся противоречивость настроений и убеждений Халтурина находила свое логическое оправдание. Для себя самого Степан Николаевич считал обязательным террористическую деятельность. Ведь он был членом Исполнительного комитета «Народной воли». Террор был главным средством борьбы народовольцев того времени, когда эта партия была еще носителем революционных идей, в отличие от народовольцев-либералов, отказавшихся от революционной деятельности после 1 марта. И Халтурин как бы подхватывал революционную эстафету из рук погибших борцов 70-х годов. Рабочие — другое дело. Степан Николаевич твердо верил, что теперь революционное движение в России возглавит рабочий класс и пойдет он иными путями, нежели шли разночинцы-интеллигенты, революционные народники 70-х годов.