Степан Эрьзя - [7]

— Давай с тобой дружить, вместе легче. Когда ты подработаешь, когда я, и будем сыты. Одной тяжело, ой, тяжело!.. Когда я была помоложе, у меня был кот, здоровый детина... Бывало, обшарит все карманы, чтоб я не утаила от него лишнего рубля... Теперь у меня никого нет, одна-одинешенька. Правда, давай дружить, просто так, безо всякого. Не хочешь моей ласки, не надо. Но иногда и приласкать можно, потрогать, погладить. Ведь кошку и ту ласкают...

Под конец она расплакалась и принялась жаловаться: ей хотелось бы уйти из этого проклятого города, из этого каменного мешка, туда, где чистое поле, густой лес и зелень весенних лугов. Степан знал со слов ее отца, что она — дитя города, родилась в Москве и никогда не бывала в деревне. А вот, поди же, ее тянет отсюда. Точно так же потянуло и его, Степана, из деревни. Уж таков, видно, беспокойный характер человека...

5

До хмурых ноябрьских сумерек бродил Степан по Москве в поисках работы. Подходящего ничего не подвертывалось, если не считать того, что в одном из трактиров на Таганке ему предложили должность помощника полового. Он прекрасно понимал, что им просто нужен вышибала. А его эта должность совсем не прельщала. Уж лучше пойти в судомойки, чем стать вышибалой. Но в судомойки его не возьмут. Этих мест и женщинам не хватает. Вон сколько их ходит по улицам. И все пришлые, с котомками, деревенские.

Степан долго размышлял по поводу довольно-таки щепетильного предложения — пойти или отказаться? Если пойти, значит, завтра с утра надобно перебираться на Таганку. Хотя оплата и мизерная, но насчет еды не надо будет беспокоиться. Возможно, найдется угол и для жилья. Все это, конечно, временно, успокаивал он себя. Он не для того приехал в Москву, чтобы навсегда обосноваться в одном из ее трактиров. Да и какой из него вышибала — смех один.

Вышагивая по улицам и кривым переулкам, Степан и не заметил, как неожиданно очутился на Рождественке, возле того заветного дома, с которым было связано столько надежд и чаяний. Остановился у железной решетки и долго смотрел на высокие освещенные окна. Мимо него прошел юноша, одетый в легкое пальтишко, на голове картуз, вокруг шеи намотан шерстяной шарф. Степан невольно потянулся за ним, шагнул во двор, поднялся по ступенькам к парадной двери. Юноша оглянулся и с улыбкой промолвил:

— Мы с тобой немного опоздали, ну да ничего, сегодня рисование, учитель добрый, пустит в класс.

Степан ничего на это не ответил. Да и что он мог ответить? Он молча следовал за ним, опасаясь, что за каким-нибудь поворотом в коридоре на него налетит грозный страж, схватит за шиворот и выкинет за ворота.

Так вместе с юношей Степан и вошел в довольно большую комнату, на дверях которой висела табличка с надписью: «Класс рисования». Здесь сидело за длинными столами человек двадцать, а может, и больше. Перед каждым лежал лист белой бумаги, куда медленно и старательно они срисовывали гипсовый слепок руки с растопыренными пальцами, висевшей на фоне черной школьной доски. Степан сел на свободное место за последним столиком и стал присматриваться к своим соседям. В основном это были подростки лет четырнадцати-пятнадцати. Но среди них виднелось и несколько человек, примерно того же возраста, что и юноша, с которым Степан проник сюда. А юноше можно было дать лет семнадцать. Спустя некоторое время расхаживающий между столами учитель, с небольшой подстриженной бородкой и светлым пятном лысины на макушке, подошел к Степану и шепотом спросил, почему он не работает. Степан не успел что-либо ответить, как он снова спросил:

— У вас нет бумаги? Бумагу надо приносить с собой. Ладно, на сегодня я вам дам, но в следующий раз не приходите с пустыми руками.

Он положил перед Степаном чистый лист толстой бумаги и оставил его в покое. Степану казалось, что все происходит точно во сне. Почему учитель его не прогнал? Больше того, даже дал бумагу. Но рисовать он все же не мог: у него не было карандаша. Он так и просидел до конца, не дотронувшись до бумаги, обескураженный, удивленный и подавленный всем случившимся.

Учитель велел надписать на листах свои фамилии, собрал рисунки и вышел из класса. Учащиеся с шумом, переговариваясь, стали расходиться. Степан нагнал во дворе юношу, с которым пришел в класс, и попросил его немного задержаться.

— Если у тебя, конечно, есть время? — добавил он, как бы извиняясь за свою назойливость.

— Время есть, вот только стоять на улице холодно, чертовски дует. Давай зайдем куда-нибудь в трактир, кстати, заодно напьемся чаю.

Они пошли к Лубянке, где имелись дешевые трактиры. Под их быстрыми ногами мягко похрустывал свежевыпавший снег.

— Скажи на милость, вот это, где мы с тобой были, почему там занимаются вечером, а не днем? — спросил Степан.

— Так это вечерние классы!

— А что значит вечерние классы? — опять спросил он.

Юноша повернул к нему голову и некоторое время с удивлением смотрел на своего случайного знакомого.

— Не удивляйся, что я об этом спрашиваю, — поспешил Степан. — Видишь ли, я приехал в Москву издалека, приехал учиться. Директор училища меня не принял, сказал, что я перерос. Как мне теперь быть, не знаю.