Степь - [4]

От волнения у Пальмы захватило дух. Слёзы, которые она сдерживала в присутствии матери, потекли по щекам. Она остановилась в густом вереске и нежно целовала его цветочки.

Но надо было идти. Она овладела собой и стала искать тропинку, которая вела к разрушенной крепости. Шла она крадучись, прячась в густой зелени, совсем как заяц, перепёлка или куропатка, как хорёк или козодой и все другие гонимые и преследуемые создания.

Никого не было видно. Ещё не пришло время срезать и вывозить вереск, ещё не настала пора охоты. Она могла встретить разве только какого-нибудь старика или старушку, собирающих грибы. Куда бы она ни посмотрела, она видела только вереск; бескрайное вересковое поле в сиянии раннего лета.

Прежде Пальма никогда не ходила в степь одна. С ней всегда был отец, а он знал Бругьеру с самого детства. Здесь не было никаких вех, чтобы по ним найти дорогу. Степь была ровная, и на ней не оставалось следов, совсем как в африканской пустыне. Нужно было полагаться только на свою память.

И вот теперь девочка поняла, какая трудная предстоит ей задача. Раньше она никогда не задумывалась над тем, находятся ли развалины крепости на севере или на юге, на востоке или на западе. Она просто шла следом за отцом, не обращая внимания на дорогу.

Где-то вдалеке маячила старая круглая серая башня.

Пальма припомнила, как отец говорил, что в прежние времена это была голубятня, а теперь там свивают себе гнёзда дикие птицы. Вспомнилось ей также, что, когда они подходили к своему подземелью, башенка была у них слева, но где-то очень далеко; среди розовых и пурпурных полос вереска она казалась совсем чёрной.

Девочка повернула вправо, в противоположную сторону от голубятни. Тишина, яркие краски, бесконечное цветущее пространство, раскинувшееся вокруг, стали пугать её; она чувствовала себя растерянной. Если бы только с ней была собака! Но бедный пёс, который был на четыре года старше Пальмы, околел вскоре после того, как арестовали Долабеллу. Конечно, если бы был жив их милый, славный Марино, он нашёл бы дорогу быстрее, чем она.

Пальма всё шла и шла. Ноги у неё устали, и она ступала уже не так уверенно. Раздвигая колючий кустарник, она расцарапала себе руки. Прямые лучи солнца припекали даже через платок и густые кудри, и у девочки разболелась голова.

Дома, в своей белой постельке, она думала, что проще простого отыскать отца в Бругьере, а как трудно это оказалось в действительности! Но она ещё не понимала, что заблудилась в степи.

Пальма присела на землю немножко отдохнуть. Она отломила горбушку хлеба и съела её. К вину она не притронулась - это для отца. Невдалеке протекал ручеёк, он почти высох, но вода в нём была чистая. Зачерпнув пригоршней воду, она напилась. Кругом, над цветочками вереска, жужжали пчёлы. Приятный, весёлый звук рассеял её страхи. Кроме этого жужжания, ничего не было слышно. Небо и степь казались безбрежными. Башни и крыши городских здании давно уже скрылись за горизонтом. Только на севере, как и раньше, белели вершины Альп.

Пальма вспомнила случай, о котором рассказала ей мать, чтобы излечить от привязанности к степи. Одного шестилетнего мальчугана, заблудившегося в Бругьере, после трёх дней бесплодных поисков нашли мёртвым. Следы показали, что он кружил и кружил по одному и тому же месту, как осёл на мельнице, а потом упал и умер.

Но Пальму поддерживала мужественная, горячая любовь.

Она сказала себе: «Нет у папы никого, кто мог бы его спасти, никого, кроме маленькой дочки». Она откинула платок с головы - солнце поднялось выше в небе - и обвела взглядом огромную равнину цветущего вереска; его яркие краски растворялись вдали в нежные оттенки опала и аметиста.

У её ног пробежал зайчонок, пустельга пронеслась под голубым куполом неба; где-то совсем близко пела черноголовка, но её не было видно. К горлу подступил комок, глаза девочки затуманились слезами. Где же папа? У её ног, под землёй? Где-иибудь далеко или совсем близко? Где этот скрытый в глубине подвал? Не скажет ли крот - ему известны подземные ходы. Спросить бы у сокола - он так высоко взлетает, он должен всё знать!

Она увидела спящую сову, прислонившуюся к кусту вереска, такому же серому, как она сама. Пальма протянула руку и погладила птицу:

- Куда идти, милая сова? Ты должна знать, ведь ты видишь даже в темноте!

Но сова рассердилась за то, что её разбудили средь бела дня. Она ничего не ответила и заковыляла прочь, чтобы уснуть под другим кустиком вереска.

Ничто не указывало девочке, где место, которое она ищет.

Голубятню она потеряла из виду и шла теперь наугад, то и дело спотыкаясь о торчащие корни вереска. А раз она наткнулась на гадюку, такую же бурую, как корни; та зашипела, но не тронула девочку. В сердце Пальмы стал закрадываться страх: а что, если она так и будет идти час за часом, день за днём, может быть, целый месяц и не найдёт разрушенной крепости?

Но если она не отыщет отца, он может прийти в Галларату сегодня же ночью и попадёт в руки полиции!

Холодный пот выступил на её нежном личике. Она стиснула зубы, чтобы не закричать. Хотя Пальма была ещё совсем ребёнком, она понимала, что не должна терять самообладание.