Степь - [3]

Но самое укромное местечко, которое они вместе разыскали,- подземелье давным-давно разрушенной крепости. Оно скрыто под густым вереском, вербейником и плющом. Пальма с отцом расчистили его немного, сделали себе там из дёрна скамейки. В летние дни они проводили в этом подвале самые жаркие часы, потому что солнце, сколько бы ни старалось, не могло проникнуть в его холодный зелёный полумрак. Конечно, отец придёт туда, если он в самом деле бежал из тюрьмы. Ей и в голову не приходило, что он не мог бы пробраться так далеко- его схватили бы по дороге. Она привыкла думать, что отец может творить чудеса.

Пальма была уверена, что отец в Бругьере, и рвалась туда, как дикая птичка, пойманная среди вереска и посаженная в клетку в Галларате.

А однажды ночью испуганная счастливая мать разбудила Пальму и сказала, что он в степи и, если только посчастливится ему, он тайком придёт к ним попрощаться, а потом переберётся через Альпы.

- Пальма, дитя моё, ты только послушай! - чуть дыша прошептала мать. - Здесь был Идаличчьо. Он сказал, что твой папа в Бругьере!

Девочка просияла, но не удивилась. Она не сомневалась, что рано или поздно он придёт туда.

Идаличчьо, старый крестьянин, арендовавший ферму в Гардене, у самого края торфяного поля, поросшего вереском, был человек простой, но с добрым сердцем. Долабеллу он очень любил, хотя всегда предсказывал, что пламенные речи когда-нибудь доведут его до тюрьмы.

- Мы должны помешать отцу прийти сюда, дитя моё,сказала Сильвия Долабелла. - Понимаешь? За домом всё время следят. Его поймают, как птицу в сети.

Она опустила руки на стол и, склонив голову, залилась слезами.

Лицо девочки омрачилось. Конечно, ему нельзя приходить домой. Это больше не его дом. Теперь это мрачное, как тюрьма, место, где то и дело шныряют полицейские, место, откуда навсегда ушла радость.

- Кто-нибудь должен предупредить папу, - сказала она. - Идаличчьо сделает это?

- Нет, - ответила Сильвия сдавленным от слёз голосом. - Этот трус сказал, что принёс весть ради папы и ради нас, но он до смерти боится за себя. Он уехал к своему брату на реку Ольмо. Он чуть не умер от страха, когда в темноте перед ним появился папа.

- А что папа сказал?

- «Передай жене и дочке, что я скрываюсь здесь. Чего бы мне это ни стоило, завтра ночью я приду в Галларату повидаться с ними, а потом я должен перебраться через Альпы».

- Перебраться через Альпы?

- Да, милая. Для него это единственная возможность спасти жизнь. Если он останется здесь, его рано или поздно схватят и опять посадят в тюрьму.

- Понимаю, - сказала девочка.

Гулко падали в саду дождевые капли. Громко тикали стенные часы. Казалось, все звуки, которые обычно наполняют старые дома, влились в тишину, словно живые. Пальма сидела на постели, в её широко раскрытых глазах отражалось глубокое страдание.

- Позволь мне пойти, - промолвила она наконец.

- Тебе? В Бругьеру?

Бедная мать снова зарыдала. Горе совсем придавило её.

- Тише, мама, тебя могут услышать на улице, - сказала Пальма. - Конечно, я пойду. Я знаю Бругьеру, как ты свою скамью в церкви. Папа спрятался в нашем старом подземелье, можешь не сомневаться в этом.

Она добилась своего.

А Сильвия Долабелла думала о дочери, какая она суровая и странная, и сказала ей:

- Ты похожа на маленькую бронзовую статую. Мне делается больно, когда я прижимаю тебя к груди.

Мать с дочерью не спали всю ночь. А вдруг он придёт сегодня, вдруг раздастся стук в ставни, шаги на тротуаре?

Но они слышали только, как стекает вода по трубе в саду, слышали стрекотанье сверчков в артишоках да бой городских часов.

Пальма с нетерпением смотрела в покрасневшие от слёз глаза матери. Девочка была очень бледная, но мужество ей не изменило.

В четыре часа утра она собралась идти на поиски. На ней было длинное платье из домотканого полотна. Чтобы походить на крестьянскую девочку, оставалось только надеть яркий передник, накинуть на голову большой жёлтый платок и обуть деревянные башмаки. С собой она взяла флягу с вином и каравай хлеба. Нетерпеливо вырвалась она из объятий матери и вышла через садовую калитку в переулок. Пальма не плакала; её лицо было мокрым от слёз матери.

Она чувствовала себя счастливой, словно голубь, выпущенный на волю. Она отыщет отца, увидит вереск в цвету!

Ещё не рассвело. В переулке и на площади не было ни души. Никто не задержал её, когда она вышла через ближайшую заставу из города и направилась по хорошо знакомой дороге в степь. Время от времени навстречу ей попадался крестьянин с тележкой или возом, запряжённым волами и доверху нагружённым фруктами или сеном, бидонами с молоком или же метёлками из вереска. Но на маленькую девочку в наброшенном на голову и плечи жёлтом платке никто не обратил внимания.

Когда она вышла на широкий простор Бругьеры, уже рассвело. Солнце озарило цепь Ломбардских Альп, когда девочка увидела первый кустик вереска.

Далеко-далеко, насколько можно было окинуть взором, тянулась розовая и зелёная, белая и пурпурная степь, бескрайная, как море, и таких же разнообразных оттенков, как оно. На самом горизонте степь обрамлял хребет Апеннин.

Лёгкий ветерок доносил острый, сладковатый запах. Тишину нарушало знакомое жужжание пчёл. Высоко над головой плыли большие белые облака. Ястреб, широко раскинув крылья, словно врезался в синеву неба.