Степь - [27]

— Привяжите его к чему-нибудь. — Голос седого был тихий, он надсадно закашлялся. — И дайте аптечку. Надо показать твоим кадетам, какие есть настоящие чудовища. И как они могут убивать других, напакостивших им.

— Оно тебе надо?

— Эта тварь сделала меня совсем пустым, никому ненужным. Один, Капитан, понимаешь?

— Понимаю.

— Она… — голос прервался глубоким вздохом. — Хотя бы заставляла оставаться человеком, а теперь? Только и остается, что выть. Как волку-бирюку.

Все, что случилось потом, Рыжий запомнил на всю жизнь, и именно из-за этих воспоминаний часто просыпался с криком, пугая жену. Седой работал ножом медленно, постоянно останавливая кровь, то прижигая раны, то перетягивая жгутами конечности Сыча. Рыжего заставили смотреть на все до самого конца, когда еще живого бывшего командира банды привязали к колодцу. Давешний лысый, что-то шепнув седому, подошел и выстрелил шевелящемуся куску мяса в голову, прекратив его мучения. А потом настала очередь Рыжего.

Когда из костра, горящего недалеко, достали и вложили в руку седого металлический прут, Рыжий опустошил мочевой пузырь. Потом вечностью прокатился краткий миг обжигающей, раскаленной боли на лбу, запах паленой кожи, мяса и подвернувшихся под клеймо волос. Когда он пришел в себя, вокруг стало пусто, ни одной живой души, совершенно никого. Только темнели вразнобой мертвые мешки с костями, тлели остатки строений и начинал накрапывать дождь с серого рассветного неба.

Порыскав по дымящимся развалинам и разбросанным повсюду остаткам вещей, удалось отыскать немного еды и втоптанный в навоз нож. Лоб пылал, в голове пульсировала тупая боль, хотелось лечь и лежать. Но Рыжий смог собраться, упаковать вещевой мешок и двинуться с разоренного подворья.

За год он успел немного скопить и спрятать зимой в небольшом перелеске, рядом со стоянкой. Откопал плотную кожаную сумку, лежащий рядом брезентовый сверток. Переложил серебро в мешок, достал из брезента надежно смазанный карабин и пошел в ту сторону, где был его дом. Ему пришлось многому учиться заново. В первую очередь носить плотную повязку на голове, скрывающую выжженное тавро. Жену Рыжий отыскал в тех же краях, где когда-то рос у бабушки.

Вдовая солдатка, также как и он перебравшаяся к родственникам и в одиночку занимавшаяся курами и кролями. Она выгодно отличалась от соседских девок перестарок[11], засидевшихся в отсутствии мужиков. Высокая, стройная, любящая не накрывать голову платком или шапкой, а стягивать волосы в пучок на самой макушке. Выданная замуж рано, единственный раз обнявшей мужа в постели. Совсем молодая девчонка, вернувшаяся, как и он, в край детства. Ей смог рассказать все и показать лоб. Она приняла его таким, каким Рыжий был и никогда не жалела про это дальше. Даже когда по ночам, редким и наконец-то прекратившимся, Рыжий метался по кровати и кричал, пугая ее и детей.

Когда начинала меняться погода, у него частенько ныла голова, особенно там, где на коже остались оттиснутыми три буквы, вздувшиеся шрамами на ставшей бледной и незагорелой коже.

Простое слово, которым его пометил тот седой, которого Рыжий благодарил за оставленную жизнь. И то, что до конца дней придется ходить с буквой «КАТ»[12]на лбу… ту ничего и не поделаешь. Заслужил…

Глава 4 Цивилизация, споры о вечном и Семерка

«Искушение тянет людей как мотыльков на огонь.

Помни, что минутное желание плоти делает тебя слабее.

Выполняй свой долг перед Домом, и не забывай о своем,

ведь ты нужен только семье»

Из наставления

«Biblionecrum», гл. «Дом».

M.A. Erynn, ph.d., Culto Nocto

Енот вышел на крыльцо. Солнце встало часа два назад, и это точно показалось ему странным. Бирюк совершенно не походил на человеколюбивого гуманиста. С чего бы дать выспаться двум, по словам бородача, туповатым охуяркам?

Змея он не нашел, да и не особо старался. Куда тот подевался, Енот даже и не подозревал. Да и с чего бы? Не друзья, не напарники, так, попутчики на какое-то время.

Вечером, когда впереди показались форпосты Сороки, ему было не до разглядываний вокруг. К Бирюку на въезде в город, расположенном между двух небольших фортов, отнеслись с прохладным уважением. Машину проверяли основательно, но не дотошно. Мешок с головами хищных индюков-переростков бородач открыл сам, без дополнительных просьб. Содержимое его хмурых караульных не особо-то и заинтересовало. Разве что один малый, совсем еще молодой, решил посмотреть поближе, решительно сунув руку внутрь воняющего кровью мешка. Потом парняга долго и старательно блевал за караулкой.

Сержант, стоявший на въезде за старшего, не обращая на того внимания, принял у Бирюка плату за въезд. Глядя на шесть потемневших серебряных кружков, мягко стукнувших в грязной ладони, Енот удивился. Пошлина оказалась достаточно невысокой, не то, что в центральных городах Альянса. Удивляться перестал почти сразу, как вспомнил, когда в последний раз просто заезжал в какой-то город. Надо же, сколько времени прошло…

Расположились на постоялом дворе, далековато от границы обитаемой Сороки. Если линии разбитых в пыль кварталов можно назвать границей. Город по нынешним меркам оказался большим, больше родного поселения шахтеров. И раскинулся не в пример вольготнее. Стеной больно не окружишь, как не старайся. Да, торчали на виду бетонные коробки небольших фортов. А толку? Бирюк, явно поняв ход мыслей собственных рекрутов, только хмыкнул. И объяснил, по какой причине в город ведут четыре дороги, а не пара десятков утоптанных троп. После этого Енот и Змей, прикинув площадь пустырей, засеянных отцами города минами, все поняли.