Степь ковыльная - [44]

Анатолий показал Сенявину приказ Суворова и пояснил, что речь идет о дополнительной подписи под приказом об аресте Монбрюна.

— А какие же основания, господин премьер-майор, к отдаче сего постыдного для нашего флота приказа? — строго спросил флаг-офицер.

Анатолий рассказал Сенявину о том, как передал Монбрюн на крещенской ярмарке письмо турку на имя некоего маркиза, о настойчивых расспросах Монбрюна о возможности новой турецкой войны, и о брате Пугачева, и, наконец, не упоминая об Ирине, о подслушанном разговоре в квартире Крауфордов.

Сенявин недоверчиво покачал головой:

— Показания слуги вашего, сами понимаете, едва ли могут иметь значение для следствия и суда… Вот если бы вы сами видели это!.. К тому же неизвестно, кому и о чем писал Монбрюн. Расспросы насчет войны и брата Пугачева легко можно объяснить проявлением естественного любопытства. Важен разговор на квартире, но вы умалчиваете, кто слышал его… Если кто из дворни, едва ли это будет доказательством дли следствия.

Видя, что тень огорчения мелькнула на лице Позднеева, Сенявин усмехнулся и добавил небрежно:

— Не печальтесь, я все же подпишу приказ, но условно: вы должны дать мне слово офицера российской армии, что ежели Монбрюн не явится на ночное свидание с Лоскутовым — ведь только эта явка может быть серьезной уликой против него, — вы завтра же утром возвратите мне приказ, а я сам съезжу в крепость для объяснения с генерал-аншефом Суворовым. Итак, даете мне слово?

— Конечно даю! — обрадовался Анатолий.

— И потом, прошу вас, нанесите мне завтра же утром ответный визит, посетите меня на военной верфи — я поместился в домике смотрителя — и расскажите, чем окончатся ваши ночные похождения.

Лицо Сенявина сделалось серьезным и даже строгим, когда он добавил:

— Молодому военному флоту Черноморскому предстоит славное будущее, в том не сомневаюсь. Надобно всемерно поддерживать его честь и безопасность. Если доказана будет вина Монбрюна, смертной казни достоин сей предатель, государственный изменник.

«Наконец-то спала с него мишура французского маркиза, — подумал Анатолий. — Он подлинно русский человек, любит родину».

Сенявин приветливо обратился к Анатолию:

— Я немало наслышан о вас… Надеюсь, еще будем встречаться… Вижу, орден Георгия, награду храбрым, успели уже заслужить! А я об ордене этом только мечтаю. Его я не променял бы ни на какие звезды с пышными лентами анненскими, владимирскими и даже андреевскими. Впрочем, у меня пока не на что менять: нет ни звезд, ни лент, — весело рассмеялся он, и лицо его стало простым, приветливым.

XVI. Засада

В ночной тишине гулко, размеренно раздавался стук о мостовую подкованных сапог двух гренадеров и разводящего караул, капрала Матюшина: в десять часов надо было сменять, часовых у дома коменданта. Кряжистому, с широченными плечами, Матюшину минуло уже пятьдесят семь лет, но он славился в своей роте выносливостью и поистине медвежьей силой.

По дороге раздумывал капрал о словах поручика Павлова. Назначая его сегодня не в очередь разводящим, Павлов сказал: «В эту ночь будет устроена нами засада в комендантском саду, только смотри — ни слова об этом ником… Туда должны будут проникнуть через калитку два злоумышленника: один из них, возможно, будет переодет в офицерский мундир. Так вот, когда составляли мы план той засады, не учли одного: а что, как тех разбойников будет сопровождать еще кто-нибудь — ну, слуга, что ли, или другой злодей-сообщник? И только вот сейчас сообразил я это и решил на свой риск привлечь тебя. Когда сменишь ты караул, пройди со сменными сколько-нибудь, а потом прикажи им самим идти в казарму, а сам возвратись, укройся где-нибудь на другой стороне улицы, против калитки в сад, но не прямо против, а на расстоянии нескольких десятков шагов, и выжидай. Грабители должны прийти в двенадцать часов ночи. Когда подымется шум в саду, хватай за шиворот сопровождающего и держи его крепенько, пока я и другие не подоспеем. Силенкой-то господь бог тебя не обидел, с любым совладаешь, знаю».

И хотя тогда на вопрос поручика: «Ты все понял?» — капрал отчеканил, держа руки по швам и вытянувшись в струнку: «Так точно, все понял, ваше благородие», — на самом деле мысли его шли вразброд.

К поручику Павлову в роте относились с уважением и доверием. Не в пример другим офицерам он не бил солдат, не докучал им тупой муштрой, не запускал свои руки в казенные деньги на продовольствие солдат. Все это так, но что несусветное плел он про разбойников? Ведь в карауле у коменданта два гренадера, да и что грабить у него? Всем известно, что он все спустил в карты. И какие такие слуги у разбойников? И зачем одному из них переодеваться в офицерский мундир? Но приказ есть приказ. «Надо его выполнять!» — решил капрал.

Поставив двух новых часовых в будки с черными и белыми, наискось, полосами у подъезда комендантского дома, капрал направился со смененными часовыми в казарму роты, но, пройдя несколько кварталов, остановил солдат и сказал строго:

— Вот что, ребята, вы одни возвращайтесь, а я отлучусь часа на два-три.

И, твердо помня, что по воинскому уставу разводящий должен обязательно довести часовых до казармы, службист Матюшин, чтобы не пошатнулась дисциплина в роте, хмуро добавил: