Степь ковыльная - [40]

Наконец послышались тяжелые шаги Крауфорда. Он отпер дверь, вошел в кабинет, открыл ящик стола и зашелестел бумагами. Раздался стук, вошла Маша и доложила, что я чувствую себя нехорошо и что к семи часам вечера обещал прийти Монбрюн. „Ладно, — ответил недовольно Крауфорд. — Обедать я не буду. Принесите сюда вина да захватите коробку конфет: Монбрюн сластена, точно барышня…“

Не прошло и четверти часа, как послышался резкий стук молотка в наружную дверь, пришел Монбрюн. Выпив бокал вина, он сказал развязным тоном по-французски (английский он знает, но не любит): „Разрешите перейти прямо к делу… Турция усилиями французского и английского правительств уже склонилась к тому, чтобы начать новую войну против России. Но Черноморский флот российский представляет грозную опасность для Константинополя. Питт настаивает на том, чтобы вы возможно скорее сожгли таганрогские верфи, пока русское правительство не осуществило своего намерения — перенести в Херсон строительство военного флота. Я помогу вам в этом… Но одновременно с вашей помощью — у вас есть приятели-англичане, служащие в Черноморском флоте, — я должен подготовить еще одно важнейшее дело. Если оно удастся, Россия лишится своих лучших линейных кораблей“. (Анатолий, если бы ты знал, какой леденящий холодок пробежал по спине и как замерло мое сердце, когда я услышала все это!)

Крауфорд ответил спокойно, лениво, будто речь шла об увеселительной прогулке: „Я кое-что подготовил при помощи Саймондса, но поджог верфей — задача сложная: они бдительно охраняются. Еще не все у меня налажено… Необходимо привлечь к этому полковника Лоскутова. Полковник назначил мне свидание в своем саду через неделю, в ночь на воскресенье, ровно в двенадцать. Хорошо будет, если и вы отправитесь вместе со мною: вдвоем нам легче будет уломать Лоскутова. А кстати, виконт, откуда вам известно о недовольстве Питта моей медлительностью?“.

Монбрюн засмеялся: „До моих ушей донесся ветер тревожных слухов, как говорят в Турции. Неужели вы забыли, что цель у нас одна — подорвать военную мощь России, и этой цели английское и французское правительства добиваются совместно, во многом делясь своими секретами. Вчера я получил зашифрованное письмо от посланника Франции в Константинополе маркиза де Сен-При. Должен сознаться, что в том письме и меня укоряют в проволочке. А ведь виновна сама наша разведка: присланный ею порошок, который должен самовозгораться, если рассыпать его на корабельных просмоленных канатах, оказался плохим; правда, при соприкосновении со смолой он начинает гореть, но дает предварительно густой дым в течение примерно трех-четырех минут. Ну куда это годится? Как я могу сжечь при помощи этого порошка несколько лучших линейных кораблей Черноморского флота?“ И Монбрюн, налив себе еще бокал, добавил: „А впрочем, я всю жизнь любил вести крупную игру: либо много загрести, либо все потерять. Выигрыш и проигрыш у меня всегда чередовались, словно полосы на шкуре тигра“.

Крауфорд спросил тихо: „А если нас ждет крупный проигрыш?“

„Что ж, придется расплатиться своей жизнью, — беспечно ответил Монбрюн. — В кредит никто не верит“.

Спустя минуту Монбрюн проговорил: „Встретимся вечером по; воскресенье. Я зайду за вами“. С этими словами он вышел.

Крауфорд запер ящик стола, вызвал Машу и сказал ей: „Уберите бутылки и все остальное со стола! Я спущусь на полчаса в нижний этаж, к Саймондсу“. Он вышел вместе с Машей и запер дверь.

Я не чувствовала ног под собой. Близкая к обмороку, держась за стены, за мебель, качаясь, словно пьяная, я выбралась из кабинета, заперла его и еле-еле добрела до своей комнаты…

Ливень окончился. Спешу… Все это кажется мне кошмарным сном. Приезжай обязательно возможно скорей. Крепко целую.

Твоя Ирина».

Позднееву казалось, что он слышит голос Ирины, вместе с ней переживает все, о чем она пишет. С письмом в руке он поспешил к Суворову.

XIV. По дороге в Таганрог

В пятницу, ранним утром, из ворот крепости Димитрия Ростовского выехало несколько всадников и направилось в сторону Таганрога. Тут были Сашенька Астахов, недавно произведенный в подпоручики драгунского полка, бесшабашный гусарский ротмистр Стрельников, высланный из Петербурга за «шалости», Денисов с Сергунькой, накануне прибывшие в крепость из Ейского укрепления, и Позднеев.

В кармане мундира Позднеева лежали приказ об аресте с заключением на гауптвахту под строжайший надзор обвиняемого в государственной измене капитан-лейтенанта Черноморского военного флота виконта де Монбрюна, о взятии под домашний арест, с содержанием под воинским караулом, английскоподданных сэра Крауфорда и Саймондса, старшего клерка торговой фирмы «Сидней, Джемс и компания», а также об аресте, с содержанием на гауптвахте, коменданта Таганрога полковника Лоскутова, ежели по обстоятельствам дела выяснится его прикосновенность к преступным замыслам Монбрюна и Крауфорда.

Поставив твердой рукой подпись под этими приказами, Суворов сказал Анатолию:

— Чую я, куча неприятностей, докук несносных будет нам из-за этого дела. За Монбрюна и Крауфорда заступятся, сомнения нет, послы Франции и Англии, а Лоскутов доводится дальней родней самому графу Салтыкову, вице-президенту Военной коллегии, особе, приближенной к высочайшему двору… Но почитаю своим долгом действовать решительно, без всякого промедления, в интересах государственных. Уж и ныне против Монбрюна и Крауфорда имеются улики, и они отяготятся, если вправду придут эти два молодчика в воскресенье ночью на свидание с Лоскутовым в его сад. Тогда надобно подвергнуть задержанию и сего Лоскута негодного. О нем, кстати, слышал я, что пьяница он и ведет картежную игру на большие суммы, как будто даже казенные деньги проигрывает. Но Лоскутов в чине полковника, и, согласно воинскому артикулу, арестовать его надлежит только с помощью офицеров, не примешивая сюда солдат, во избежание подрыва воинской дисциплины. Кого бы мне послать с тобой из офицеров, как мыслишь?