Стены - [35]

Шрифт
Интервал

Помню, как я услышал все тот же уверенный голос Эль:

— Знаешь, Мик, я очень рада, что ты повстречался мне на жизненном пути.

— Почему?

— Ты очень интересный человек.

Она сказала это без улыбки, со всей серьезностью своего обаяния. Таким тоном и с таким выражением говорят что-то действительно важное. Самые простые слова, какие можно сказать! И Мик поплыл. Думаю, его сердце было пленено, именно в тот момент. После этих слов, ставших кульминацией того вечера, Мик ступил на новую для себя дорогу. Господи, только подумать?! Все, чего ждал этот человек — это такая незатейливая чепуха. Услышать, что он кому-то интересен, и все! Вот оно счастье. Я был уверен, что Флеминг не может быть счастливым по определению, а оказалось, что ему для счастья нужно было несравнимо меньше других. Конечно, эти слова нужно было произнести в нужный момент, в общем контексте ситуации, и Летиция это прекрасно понимала. Более того, я думаю, что эти слова должна была произнести в жизни Мика именно эта девушка, и фокус в том, что он дождался. Однажды, его старший брат сказал мне, что Мик не склонен к решительным действиям, что обычно он все пускает на самотек. Это утверждение можно со смелостью применить и к тому вечеру в «Тумане». А можно предположить и другое: что Мик просто умел ждать, даже не подозревая о своей настойчивости в этом плане. И дождался.

В общем, дальше, начало происходить что-то совсем из ряда вон выходящее. Мик смеялся. Он начал смеяться и более того, он смог рассмешить Эль. Казалось, они отлично проводят время. Мик не налегал на алкоголь, вместо своего ядерного коктейля из водки с пивом, он не спеша пил коньяк, в то время как Эль продолжала не спеша потягивать вино. Весь вечер они провели вдвоем. Разговаривали, смеялись, неосознанно касались друг друга, и просто выглядели… счастливыми. Счастливыми еще не вместе, еще не одним счастьем, разделенным на двоих; пока, они были счастливыми еще по отдельности. Возможно, им, в отличие от окружающих, еще было не совсем понятно, куда их несет. Но, думаю, в глубине души они уже это понимали.

Порадовался ли я за них? Скорее, я был очень удивлен, как и каждый, кто в тот вечер обратил на них внимание. Но удивление это было не черное, не подкожное, не возникало желания за их спинами шептаться: «А вы видели?..», «Нет, вы только представьте — Мик и Эль…», «Как думаете, что из этого выйдет?..», «Да они же оба немного не в себе…» — ну, вы поняли? То есть, сплетничать и обсуждать это вовсе не хотелось. Было даже далекое ощущение, что происходит что-то закономерное, по всем канонам жанра. Даже то, что именно Летиция проявляла вначале инициативу — казалось, абсолютно разумным. Но и радости за них я тоже не чувствовал, по крайней мере, я этого не помню. Грубо говоря, все были немного удивлены, но по большому счету — всем было безразлично.

Прежде, чем я закончу свой рассказ, мне хочется привести последний монолог Эль, который вызвал у меня интерес, и который поставил жирную точку в том вечере. Ближе к полуночи половина клиентов разбрелась, и мне стало значительно легче дышать. Музыку я приглушил, и веселые хмельные голоса людей мог расслышать без особого труда.

— Ты знаешь, Мик, в одном ты все-таки заблуждаешься, — слышал я голос Эль.

— И в чем же?

В глазах Мика вспыхнул огонек интереса. Если бы Мику подобные слова сказал кто-либо другой, он бы с презрением их проигнорировал. Возможно, потому, что считал себя умнее других. Но скорее, потому, что считал, что никто из окружающих еще не дорос до того уровня, чтобы претендовать на его учителя. Его вчерашняя нетерпимость к Перри тому подтверждение. Однако когда эти слова произнесла Эль, я уверен, он воспринял их ни как пролог к поучениям, а как пролог к здоровой критике — то есть, воспринял правильно. Правильно, потому что чувствовал близость.

— У нас нет времени, — заговорила Летиция. — Ни у кого из нас его нет. Самая глупая ошибка в молодости — это думать, что у тебя все впереди. Когда тебе шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет — ты думаешь, что весь мир открыт для тебя, что у тебя океан возможностей. И не понимаешь, что пока ты тратишь время на размышления о великом будущем, каждую секунду возможности ускользают из рук. Нет ни малейшего повода вверять свою судьбу иллюзиям и надеждам. Когда ты молод, то не понимаешь, что большинство твоих целей, по сути, являются бесцельными. Все эти цели — плоды надежд и иллюзий, а единственная оправданная цель — это ловить жизнь на лету, жить ради каждого следующего вдоха. Единственная оправданная цель — это прожить данный момент жизни, данное ее мгновение: вот это, и вот это, и то, что будет через секунду. Пропустить это мгновение через себя насквозь, заправить душу этим топливом. Не тем эфемерным «смыслом», о котором толкуют семь тысяч лет, так и не сдвинувшись с мертвой точки, а реальной страстью! Жаждой страсти, жаждой поцелуя, жаждой кайфа, жаждой обдолбаться жизнью, понимаешь?

Последние слова, Летиция, уже явно разгоряченная вином и своими собственными речами, почти прокричала. Мик широко улыбнулся, и девушка на мгновение замолчала, глядя в его лицо. Затем резко наклонилась, и, хлопнув Мика ладонью по ноге, заливисто рассмеялась. Засмеялся и Мик, и в смехе их не было даже доли смеха над чем-то, понимаете? Они не смеялись над словами Эль, или друг над другом, или над чем-то еще. Они смеялись просто потому, что хотели смеяться, и могли так же неосознанно расхохотаться, даже если бы речь зашла о чьих-то похоронах, уж простите меня за такое сравнение.


Еще от автора Артем Римский
Пока Оно спит

Что скрывается за мечтами? Что хранит молчание, пока продолжается путь? Что показывает свой оскал, когда приходит время остановиться на грани отчаяния? То, что принято не замечать. То, что рано или поздно начинает кричать совершенно незнакомым голосом. То, что заслуживает внимательного наблюдения, пока оно еще мирно спит где-то в глубине…


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.