Стены молчания - [7]

— Грубовато с их стороны. — Он начал вращать печатку на своем маленьком пальце, словно это было гарвардское кольцо Уолша, которое выпячивалось, как скарабей, и заставляло Шелдона чувствовать себя неловко из-за размера своего собственного кольца.

— Что вы хотите сказать? — спросил Уолш.

— Даже если бы владельцы «Сарацен» согласились продать его, — объяснил Шелдон, — ваши клиенты купили бы загадку, завернутую в тайну, как в свое время сказал Черчилль о России. Очень опасная авантюра. Эрни знает кое-что о них, но даже он не уверен, что знает достаточно.

— Вы пытаетесь сказать мне, что плохо знаете клиента, который платит два миллиона? — напыщенно спросил Уолш.

Шелдон приподнял бровь:

— Мы не можем бросить клиента в мусорное ведро только потому, что не знаем, каков реальный размер его ноги.

Мой отец однажды посоветовал мне бросать в мусорное ведро любого, кого я не мог точно измерить. Конечно, он не использовал слова «мусор» или «измерить», но мне было ясно, о чем он говорил. И, глядя на то, как он посасывал виски как соску. — пустышку, я понял, что однажды неточное измерение чего-либо или кого-либо очень дорого стоило ему.

— По-моему, этим делом должен заняться комитет по решению конфликтов между компаниями, — сказал Уолш.

Шелдон посмотрел на часы:

— Послушайте, планы несколько изменились. Чарльз Мэндип завтра утром прилетает из Лондона. Я знаю, он хочет встретиться с Джимом, и мне надо подготовиться. Предлагаю закрыть совещание на сегодня и собраться завтра после ленча.

Джим Макинтайр — глава «Шустер Маннхайм». В последнее время Джим Макинтайр и Чарльз Мэндип часто фигурировали в прессе. Это было крупнейшее трансатлантическое слияние юридических компаний на настоящий момент, и это была сенсация. Пиар был хорошо продуман, он и должен быть таким: рост Чарльза был 189 сантиметров, а Макинтайра — 162 сантиметра, и все же они называли это слияние слиянием равных. Макинтайр выглядел большим человеком, он вел себя свободно и легко в свете прожекторов телекамер. А Мэндип сутулился и выглядел удивленным, словно он не ожидал, что его фотографируют, или как будто жена застукала его с другой женщиной. Казалось, что он боится камеры, а заодно и Макинтайра. Впервые я видел его испуганным.

— Итак, давайте встретимся завтра в 14.00 в нашем офисе, — сказал Уолш, — на этот раз мы приглашаем вас к себе.

По крайней мере это означало, что мне наконец удастся убраться из моего офиса на какое-то время. «Шустер Маннхайм» занимала большую часть здания «Дженерал Электрик» в рокфеллеровском центре. Они по достоинству гордились толстыми медными дверями, восхитительными лифтами и мраморными полами. Они постоянно искали дополнительное пространство на других этажах, еще не присоединенных к ним, признавая, что ресторан «Радуга» и каток через семьдесят этажей от них, находящиеся ниже уровня улицы, всегда были настоящей достопримечательностью для туристов. Уолш сказал мне, что после слияния нью-йоркский контингент «Клэй и Вестминстер» переедет в это здание и будет занимать часть пятьдесят третьего этажа, который в настоящий момент ремонтировался для чего-то более важного: дополнительного архива или библиотеки. Как бы там ни было, нам дали понять, что мы будем эмигрантами на птичьих правах и видеть нас не доставит особой радости.

Помощники Уолша взяли коробки и ушли по коридору по направлению к стойке администратора. Любой, кто смотрел на них, понимал, что мы работали над чем-то очень значительным. Нас уже не раз критиковали из «Шустер Маннхайм» за наше безалаберное отношение к тайне сделки. Для них как для престижных арендаторов рокфеллеровского центра было в порядке вещей иметь скрытые коридоры и потаенные лифты для особенно значительных клиентов, подписывающих документы по передаче прав на имущество.

Сотовый Уолша зазвенел, когда он шел к двери зала. С минуту он раздумывал, стоит ли ему отвечать на звонок, и в итоге ответил.

— Уолш, — произнес он и замолчал, внимательно слушая кого-то. Его глаза сузились, и он многозначительно посмотрел на меня и Шелдона. Примерно через минуту Уолш отвел телефон от уха, не вымолвив ни слова. — Предположительно, инвестиционный банкир из «Джефферсон Траст» вылетел на шоссе Рузвельта и совершил самоубийство, убив заодно еще пятнадцать человек, — произнес Уолш спокойно, словно сообщил о времени прибытия следующего парома в Хобокен. Он снова сел за стол.

Шелдон тоже сел и заставил меня сесть. Я думал, меня стошнит. За полчаса количество жертв увеличилось с десяти до пятнадцати человек.

— Ужасное дело, — сказал Шелдон, — мы сами только что узнали об этом.

Уолш выглядел встревоженным.

— «Джефферсон Траст» — один из самых важных ваших клиентов, не так ли? — Он глазами поискал что-то, скорее всего — список клиентов. — Я не знаю, какие счета вы им выставляли, это явно было немало.

Шелдон кивнул:

— Около шести миллионов. Неплохо для британской юридической компании. Они были наиболее активны в Европе и на Дальнем Востоке, где у нас больше всего дел. Естественно, мы не делаем никакой работы в США для них. И вы ведь тоже. И это довольно-таки большой пробел в списке ваших клиентов.