Стены молчания - [33]

— Я никогда не мог понять, любил твой отец Индию или ненавидел.

Первый залп. Мэндип сделал паузу. Я решил помолчать.

— Но ты, — продолжал он, — твоя перспектива… Я хочу, чтобы все было ясно. После того что произошло с твоим отцом и как это повлияло на твою мать…

Это БЫЛО ясно. Мэндип, похоже, потерял нить размышлений, но это вряд ли его смутило. Я начал сомневаться в том, что мы говорили на одну и ту же тему.

Он разжал пальцы, и последовала серия щелчков по подбородку.

— Итак, зачем ты зажал себя в этот угол, и что более важно, меня? Я пытался отстранить тебя от всего, но сегодня тебе удалось обвести меня вокруг пальца. Чертовски захватывающе.

— Ты потерял меня, Чарльз. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Мэндип сердито посмотрел на меня, его губы искривились в ухмылке:

— Не дури, я не полный идиот.

Да, он не был полным идиотом. Я знал это. Мой отец говорил, что Мэндип был одним из самых умных людей своего поколения. Эрни Монкс говорил то же самое. И я не видел ничего, что могло бы опровергнуть этот факт, но Мэндип говорил сейчас на непонятном мне языке, а у меня не было даже разговорника.

Он вздохнул.

— Ты сам знаешь, что делаешь, — он вел себя так, словно проиграл мне, но я даже не знал, что мы боролись.

— О чем ты говоришь?

— Кэрол Амен была очень убедительна, когда отстаивала твои интересы. Она убедила очень много важных людей в «Джефферсон Траст» на твой счет. Теперь индусы считают это очень хорошей идеей и яро настаивают на том, чтобы ты взялся за их дело. И они не хотят изменять свое решение. Конечно, я не стал рассказывать им о твоих проблемах. Может быть, я должен был сделать это, хотя в любом случае они узнают об этом. Теперь уже слишком поздно.

Сделка. Сделка в Индии. Сделка, о которой она упоминала на кладбище. Черт, нет. — Я не знаю ни о какой сделке, Чарльз. И хочу знать еще меньше о сделке в Индии.

Чарльз лишь недоверчиво покачал головой:

— Ты думал, что тебе будет легче, если ты уедешь из страны? Что случившееся с Джей Джеем не будет преследовать тебя? Слишком наивно, если ты действительно так думал, Фин. Слишком наивно. Я даже не знаю, сможем ли мы выпустить тебя из страны, — он взял маленький клочок бумаги, достал обломок карандаша из кармана пиджака и быстро что-то написал на этом клочке. — Я лучше отправлю Терри Вордмана на это дело.

Это было сумасшествием. Индия. Даже если бы это была единственная страна в мире, где сохранился кислород, я полетел бы в противоположном направлении от нее.

— Чарльз, расскажи мне, в чем дело. Просто притворись на секунду, будто я не знаю, о чем ты говоришь. Расскажи мне.

— Биржевой маклер. Его хочет купить «Джефферсон Траст». За пятьдесят миллионов долларов. Бомбейская компания — «Кетан Секьюритиз». Именно эта, Фин. Я достаточно тебя развеселил, не так ли? Ты мой крестник, но все это зашло уже слишком далеко, дружище.

Итак, это была сделка. «Джефферсон Траст» собиралась купить бомбейского биржевого маклера, а я должен был быть адвокатом по сделке. Кэрол, наверное, думала, что удружила мне, включив меня в список действующих лиц. Я не рассказывал ей о моем отце. О его смерти. Если бы я рассказал ей, она перевернула бы рай с адом, чтобы я не попал в это дело. Если она действительно любила меня, она сделала бы это.

— Я не знаю, каким образом доказать тебе то, что я ничего не знаю об этом.

Мэндип покраснел:

— Мне кажется, последние несколько дней выбили тебя из колеи. По-моему, только так можно объяснить твое ненормальное поведение. Ты отказываешься мыслить рационально и делаешь все возможное, чтобы сбежать, даже если это означает поехать в Бомбей. Откровенно говоря, ты ставишь меня в тупик.

Я замотал головой:

— Конечно же, я не хочу ехать в Бомбей. Сними меня с этой сделки. Обвини меня. Скажи, что у меня шок. Делай, что хочешь, но сними меня с этой чертовой сделки, — я начал паниковать. На меня навалилось все сразу: и катастрофа на шоссе Рузвельта, и моя предполагаемая кастрация окровавленными жертвами, и левая страховка, и обязательства перед ссудно-кредитными обществами, и поездка в Бомбей. Но это была не обычная прогулочная экскурсия по старинному городу с осмотром достопримечательностей и пустыми размышлениями о легендарной гостеприимности жителей столицы. Наоборот, это была кинозапись худшей недели в моей жизни, начало конца.

— Жребий брошен, — сухо сказал Мэндип. — Пути назад нет. Даже если ты не был инициатором твоего привлечения к сделке, теперь ты занимаешься ею и не можешь отказаться.

— Я не могу ехать. И ты должен в первую очередь понимать это.

Сначала я слушал себя, а затем у меня в ушах зазвенел мертвецкий смех моего отца, умершего отца, которого я уже не мог назвать папой, с которым я не смог говорить, когда он позвонил из Бомбея пьяный, под кайфом, бессвязно бормоча что-то. Он сказал, что его скомпрометировали. Он подавился на полусъеденном деле, отравился в Бомбее завтраком из лжи и яиц. И что-то еще, то, чего он сказать не мог. Я был ему нужен прямо в тот момент, больше всех тех миллионов богов, которым поклонялись индусы. Он нуждался во мне. Я ничего не сказал. Он рыдал, умолял. Я повесил трубку. Я убедил себя в том, что он зашел слишком далеко, что он изгнал себя сам гораздо раньше, прежде чем он уехал в Бомбей. Для меня он умер в милом домике в Хэмптон Корт, а не в пылу и замешательстве Бомбея.