Стендинг, или Правила хорошего тона - [39]

— Господа! — с пафосом взывает он, — я снова ссылаюсь на мой учебник, и вот что я читаю по поводу праздничного обеда по случаю первого причастия.

Он прочищает голосовые связки и зачитывает:

"Скатерть и салфетки на столе должны быть белыми, посуда, хрусталь все белое. Цветовое убранство должно быть девственным и весенним: цветущие ветки яблонь, черешни, боярышника.

Очень мило будет выглядеть на столе большой лебедь из белого фарфора, спина которого сделана о виде кашпо. Туда вставляют ветку белой азалии. Блюда тоже белые. Вот некоторые блюда, которые можно подавать к столу по такому случаю: суп из устриц, редиска, рыба в белом соусе, курица в белом соусе, творог и взбитые яйца".

Уязвленный до глубины души, он отбрасывает в сторону свою книгу.

— Вот здесь, ребятки, нельзя перегибать палку. Девственные тона годятся только для рассказа «Ночное бдение в хижине», Многие первопричастники еще до того, как забраться на алтарь, уже не раз забирались на свою горничную или обследовали шахты для размещения ракет у приятельниц маман. Если говорить обо мне, то я сводил своего Ваньку-Встаньку в цирк на премьеру мирового масштаба ровно за неделю до причастия. Он прищуривает свои милые детские глаза. В этот вечер он определенно настроен на волну воспоминании.

— Это произошло так, — говорит он. — После уроков я собирался прошвырнуться к сараю на берегу реки, где мясник пускал кровь своей скотине. Меня всегда тянуло к мясу. Я подавал этому живодеру инструменты, а он в знак благодарности давал мне выпить кружку теплой крови, что для детей является самым лучшим тонизирующим средством! Как-то он просит меня сходить к нему домой за фонарем «Летучая мышь», потому что стало уже темнеть. Я лечу в мясную лавку. За прилавком никого. Я прохожу за прилавок внутрь, стучу никто не отвечает. Тоща я одним мигом поднимаюсь на второй этаж, и что же я вижу? Мадам Мартинет, жена мясника, стоит голая перед зеркалом и принимает позы на манер Брижит Бардо. Прекрасная женщина, хотя и усатая. Задок как багажник у американского лимузина, волосатые ляжки, и цицки, как два холма, хоть палатку между ними разбивай! Она не слышала, как я вошел, и продолжала изображать из себя кинозвезд; вполне возможно, что она представляла себя Марлен Дитрих, выгибаясь перед трюмо, или видела себя между ног красавчика капитана полка спаги из фильма «Ворота в пустыню». У меня, Берю, язык отвис на метр двадцать! Я так тяжело задышал, что она в конце концов меня заметила. Сначала она прикинулась возмущенной и хотела хорошенько отодрать меня за уши за то, что, я, дескать, маленький развратник и только притворяюсь паинькой, и что я любитель подглядывать в замочную скважину и вообще. Но по выражению моих моргал она вычислила, до какой степени я был потрясен увиденным. Женщины, будь то жена мясника или сама Симона де Бовуар, на расстоянии улавливают дрожь, которая пробегает по нашей коже.

«Ты что, в первый раз видишь обнаженную женщину, маленький разбойник?» — заворковала она.

«Да, мдам,» — бормочу я, еле ворочая языком, потому что говорить членораздельно я не мог из-за нехватки слюны.

«И что же ты ощущаешь, негодник ты эдакий?»

А так как я не мог выдавить из себя ни одного слова, она захотела сама проверить, что я ощущаю. И сразу же стала называть меня мужчинкой. А я повел себя так, как будто я на самом деле был им. Разве это не похвально, в двенадцать-то лет, а?

Когда я принес мяснику его «летучую мышь», он в знак благодарности подарил мне рог телки, с которой он перед этим содрал шкуру. С тех пор я храню его, как память.

Так вот, несколько дней спустя меня причастили. Но я не исповедовался. Потому что вы должны сами догадаться, что я не мог все это рассказать священнику, который тоже был своим человеком в мясной лавке! Вы только на минутку вообразите, что могло произойти, если бы мадам моя мать всю эту церемонию обставила по-девственному и по-весеннему! О чем напоминали бы мне, удальцу-молодцу, цветущий боярышник, белый лебедь с веткой азалии в заду и непорочная жратва, хотел бы я у вас спросить? С другой стороны, белая жратва, по моему мнению, — это не цимус. Меня просто ужас берет от бледноватой жратвы. Обед без красного мяса и без винного соуса, парни, это уже диета, а на обеде по случаю первого причастия диету не соблюдают.

Давайте вкратце рассмотрим конец застолья.

Что касается сальных шуток, их можно рассказывать только после того, как ребенок отправится на вечерню. Вечерня, как я себе мыслю, и была придумана специально для того, чтобы после десерта гости могли почесать языки, не шокируя причастника.

Берю вытирает пот со лба.

— Не забывайте, что это очень серьезная церемония. Например, в церкви не следует шутить над ребенком, когда он возвращается после причастия на свое место, протискиваясь мимо вашего стула. Не говорите ему: «Ну что, винца испил, Теофил», даже если его зовут Теофил, что хорошо рифмуется с «испил».

Теперь церковь не запрещает завтракать до причастия, но я рекомендую не выходить за рамки. Если только самую малость: пару яиц с ветчиной или холодную отбивную на скорую руку и стаканчик водки, для храбрости и прочистки внутренностей. Давайте не будем забывать, что причастие — это таинство, и если вы хотите заработать себе премиальные талоны в рай, на будущее, лучше все делать с чистой совестью.