Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим - [61]

На ферме Кайю бельгийским обществом наполеоновских исследований в 1951 году был открыт музей. С 1972 года он находится в ведении провинции Брабант, в которую входит эта территория. Здесь сохранились походная кровать Наполеона, два стола и стулья его штаб-квартиры и др. Среди экспонатов музея – несколько бюстов Наполеона, его посмертная маска, разные автографы, медали, гравюры, картины, образцы вооружения и др.

На поле битвы при Ватерлоо имеется и ряд других памятных мест и памятников: бельгийцам, ганноверцам, прусским воинам и т. д.

Самое посещаемое туристами место – это упомянутый холм со львом и рядом с ним – круглое здание панорамы битвы, созданной французскими художниками, кино, где с утра до вечера прокручивается фильм о битве при Ватерлоо, музей восковых фигур, представляющих главных действовавших лиц битвы, и кафе-ресторан под названием «Союзники».

В этом ресторане состоялась прощальная встреча стендалеведов с бельгийскими знатоками событий 1815 года, а также дискуссия, вызванная вопросом о топографии поля битвы, как она описана в романе «Пармская обитель». Кем-то этот вопрос был поднят, и тут же раздались протестующие возгласы.

На самом деле: Стендаль никогда не был в Ватерлоо и не ставил перед собой задачу детального описания поля битвы. Не случайно в исследованиях о военных сценах «Пармской обители» был отмечен «импрессионистский» характер описаний Стендаля. Если Виктор Гюго рассматривал поле битвы как бы сверху и описывал отдельные участки со знанием общей картины, то Стендаль смотрел на место действия глазами своего юного героя, замечающего лишь отдельные случайные моменты: луг, рощицу, канаву, вспаханное поле, бугор и т. д. Ни о какой конкретной топографии поля битвы при Ватерлоо в «Пармской обители» не может быть и речи.

В связи с известным фактом, что перед битвой разразилось страшное ненастье, и полки увязали в грязи, в романе упоминается, что на проселочной дороге меж лугов «по колено грязи» – последние слова являются единственной достоверной деталью в этом описании.

Английский автор, участник битвы при Ватерлоо, рассказал в своей книге о том, как эта местность выглядела перед сражением: поля, покрытые прекрасными хлебами, овсом, клевером, картофелем, бобами, горохом и т. д. Отдельные участки были вспаханы[408].

Во время короткой, но яростной дискуссии в ресторане «Союзники» говорилось о том, что значение военных эпизодов «Пармской обители» не в описании поля битвы, а в правдивости описания войны. В этой связи были упомянуты слова Л. Н. Толстого об этом романе, процитированные выше.

Сейчас хочется упомянуть другой аспект событий 1815 года в восприятии Стендаля: Ватерлоо как исторический рубеж.

Если в 1817 году писатель еще склонен был оплакивать это поражение, то в 1825 году он утверждал: «Какое счастье, что французы проиграли сражение при Ватерлоо! Если бы Наполеон победил, мы остались бы такими же ослепленными военной славой тупицами, какими были в 1812 году. Теперь наши тираны – иезуиты; при Наполеоне это был бы какой-нибудь бригадный генерал. Но если тогда все французы были в восторге от солдата, то теперь они ненавидят иезуитов, и это великий шаг вперед»[409].

Вместе с тем Стендаль уже в 1818 году понимал, что Ватерлоо укрепило союз аристократии и богатой буржуазии против народа: «После Ватерлоо аристократия и богачи всякого рода окончательно подписали наступательный договор против бедняков и рабочих»[410].

Хотя это было сказано в связи с забастовкой рабочих в Англии, слова Стендаля оказались верными и по отношению к другим европейским странам. Впрочем, писатель любил из частных наблюдений делать общие выводы, как уже было замечено выше, и эти выводы часто оказывались весьма проницательными.

Брюссельский конгресс, как и другие международные встречи стендалеведов, содействовал движению вперед в этой области литературоведения, а также укреплению личных контактов между исследователями разных стран, лучшему взаимопониманию и обмену мнениями.

Стендаль, и нет ему конца

«Он привлекает, отталкивает, занимает, выводит из себя; короче, от него нельзя оторваться. Сколько ни перечитай эту книгу, она каждый раз чарует по-новому; некоторые места хочется выучить наизусть», – писал Гете Цельтеру 8 марта 1818 года, после того, как прочел книгу «Рим, Неаполь и Флоренция», книгу, «которую мало прочесть, ее надо иметь у себя»[411].

Немецкий писатель тогда уже был общепризнанным классиком литературы, достигшим самых высоких вершин творчества. Стендаль только начинал свой путь.

В XIX веке и в первых десятилетиях XX века Стендаль привлекал преимущественно личностей творческого склада. Сегодня он привлекает миллионы читателей и многих тоже «выводит из себя». Стендаль никого не оставляет равнодушным; он затрагивает за живое, заставляет читателя задумываться, и не только над вопросами, поднятыми в книгах писателя, но и над проблемами наших дней, над самим собой.

Арагон говорил о «свете Стендаля», озаряющим также события нашей эпохи; о том, что Стендаль «превратился в писателя будущего, что без него не обойтись ни читателям, ни писателям будущего»