Стендаль - [67]

Эпидемия холеры добралась до Парижа: там уже были отмечены первые случаи заболевания. 6 мая Анри Бейль спешно отбыл к месту назначения. Но прошла всего неделя — и он уже обратился с просьбой освободить его от обязанностей, которые он был вынужден взять на себя ради блага службы:

«…Эти обязанности ставят меня в большое затруднение. Как помощник военного интенданта, я должен подтверждать своей подписью документы, в которых я ничего не понимаю. <…> И наконец, я нахожусь здесь среди местных чиновников и военных лиц, которых я не имею чести знать. Функции помощника интенданта и финансового лица понижают мое официальное положение в сравнении с консульским».

В конце мая ему было разрешено вернуться на свой пост, и он отправился в Рим до 5 июня.

Папская администрация оказалась неутомимой в мести, она не оставила попыток избавиться от недружественной ей персоны — консула Бейля. Консул Чивитавеккьи был обязан сохранением своей должности только порядочности графа Сент-Олера. Он писал графу Себастьяни: «…Меня прозондировали на предмет отставки г-на Бейля, консула Франции в Чивитавеккье. Я ответил, что, несмотря на желание соответствовать пожеланиям, я не пожертвую человеком, которого мне не в чем упрекнуть в части выполнения им его обязанностей. Действительно, я нахожу, что с учетом местных условий выбор г-на Бейля был неудачен, но с тех пор, как он находится на этой должности, им не было допущено никаких ошибок, насколько мне известно, и моя совесть требует, чтобы я принес вам это свидетельство в его пользу…»

Известия о парижской жизни Анри получал лишь из писем или французских газет. Он тосковал и даже отметил в «Журнале»: «Я не пишу в Париж, потому что хочу быть забытым и окончить жизнь в этом своем маленьком порту…» Его корреспонденция касалась лишь текущих дел, тем более что доставка писем была сильно затруднена из-за санитарных мер. 16 мая сам Казимир Перье умер от холеры. Ужас от быстрого распространения эпидемии дошел в столице до предела. Жюли Гольтье сообщала об этом Анри: «Можно быть более уверенным в своем добром здоровье, разве что находясь на поле битвы в самый разгар сражения…» Она же умоляла Анри вернуться к литературе: «Сделайте что-нибудь к моему вящему удовольствию. Вы создали романтизм, но Вы создали его чистым, естественным, очаровательным, забавным, наивным, интересным, а у нас его превратили в вопящее чудовище. Создайте же еще что-нибудь».

22 мая консул Бейль сделал запрос об отпуске под тем предлогом, что семейные дела требуют его присутствия в Гренобле. Отпуск в принципе был ему предоставлен, но с отсрочкой, так как он еще не привел в порядок финансовую отчетность по Анконе для Морского министерства.

Тем временем, чтобы занять себя чем-то, 20 июня он принимается за свои «Воспоминания эготиста»: «Я развлекаюсь тем, что описываю хорошие моменты моей жизни. Затем я, возможно, поступлю как с блюдом вишен — опишу также и плохие моменты: свои оплошности и эту свою вечную беду — не нравиться тем, кому я особенно хотел нравиться…» Отдаваясь непроизвольному течению мысли, он начинает это второе из своих сугубо интимных произведений с описания конечной стадии своих отношений с Матильдой Дембовски и прерывается на описании первого визита к Этьену Делеклюзу — это целая череда портретов, размышлений и житейских историй: «Книга с таким сюжетом — как все прочие: если она скучна, ее быстро забудут. Я опасался, что, описывая счастливые моменты жизни, анатомируя их, я лишу их очарования. Чтобы этого не случилось, я их опущу. Дух поэзии умер — сегодня в мир пришел дух подозрения. Я глубоко убежден, что единственным противоядием для читателя от этих вечных „я“, которыми злоупотребляет автор, может быть только полная искренность».

Он утверждает в первых же строках, что ему не хватило бы смелости писать, если бы он не имел в мыслях, что эти страницы должны когда-нибудь быть напечатаны. Впрочем, такая открытость читателю не мешает ему предупредить книгоиздателя Дюпюи: «Я принял решение ничего не публиковать, пока я нахожусь на государственной службе. Мои писания имеют несчастное свойство опровергать тот вздор, который многие кружки в обществе хотели бы выдать за правду». Его государственная служба ему вовсе не нравится, но более всего ему не хотелось бы ее лишиться. К тому же его творческая сила — вроде огня, который гаснет при малейшем порыве ветра: 4 июля он прервал написание «Воспоминаний эготиста» и никогда более к ним не вернулся.

10 августа консул отправился в Порто-Эрколе, предварительно предложив кандидатуру Лизимака Тавернье (по его просьбе) на должность вице-консула без содержания. На следующий день он был уже в Сиене. Спустя шесть дней он остановился в «Швейцарском отеле» во Флоренции и вновь записался посетителем в кабинет Вьессье. Он прогуливается по улицам города, посещает бани и кафе и ведет беседы с поэтом Джакомо Леопарди. Полиция организовала за ним слежку почти не скрываясь, и он в конце концов это заметил. Совершив экскурсию в Лукку, он вернулся на свой пост 2 сентября.

Начиная с 19 сентября консул-литератор работает над романом «Общественное положение», в котором выводит на сцену не только дипломатические круги Рима и их политические козни, но еще и жену французского посла, на которую он имел некоторые виды: «Жена моего шефа любит миниатюру, а я пишу маслом, поэтому я не слишком преуспел в ее глазах…» Впервые после «Красного и черного» он испытал то, что можно назвать, хотя бы с натяжкой, творческим порывом: он написал сразу целых 14 страниц.