Стеклянный Джек - [35]

Впрочем, ладно: они сошли на землю где-то посреди Туркии, и начался утомительный перелет к острову на флаере-прыгуне. МОГмочки практически прибрали Коркуру к рукам ещё до того, как родились сёстры; Диана и Ева нередко проводили там время. На этот раз их ждал отпуск, их ждал отдых, и подготовка к шестнадцатому дню рождения Диа, разумеется; однако в то же время МОГмочки в весьма жесткой форме напомнили им о том, что воздействие земной силы тяжести – пусть даже недолгое – это очень полезная вещь, если вдруг кое-кто забыл. Вообще-то обе МОГмочки сильно злились, потому что сёстры совсем забросили упражнения. «Три часа в центрифуге каждый день, минимум, – говорили они, повторяли по миллиарду раз в час. – Пять часов было бы лучше. Но сколько бы нотаций мы ни читали, вас и на три не хватает. У вас кости размякнут! Станете вечными верхожителями! Калеками!» Всё нудили и нудили. С ума сойти можно. Как бы там ни было, теперь придётся целый месяц терпеть полную земную гравитацию. Их засунули в плазмазер и отправили вниз, всех: Диану и Систериссиму Евиссиму и двенадцать человек, которым полагалось ухаживать за сёстрами.

Конечно, из этих двенадцати Диа хорошо знала только телохранителей. С личными охранниками отношения всегда складывались тесные: это были Доминико Деньо и Чен Ир (разумеется) и Берфезен, новенький. А он в целом был ничего. Она также знала Яго, конечно, – Яго с его старомодными манерами и безупречными нарядами. Яго, впрочем, не был телохранителем. Он был кем-то другим: наполовину слугой, наполовину настоящим человеком. Диа произносила его имя «Йа-гО», Ева – «ЙА-го», а он с улыбкой отказывался объяснить, как правильно. Наверное, не так и не этак. Были ещё другие, чьи имена Диа подсказывал бИт: Мантолини, Олдорандо, Пун Си и Сафо, Сон-гиль, Тапанат, Тигрис и Фабер. Восемь лакеев, до такой степени накачанных КРФ, что Диа и Ева были для них любимейшими существами во всей Системе с её солнечными ветерками и астероидными дождиками.

Оставшиеся слуги ехали во второй кабине, и среди них была жертва грядущего убийства. Значит (много позже Диа вздрагивала от противоестественного удовольствия при одной лишь мысли об этом), Лерон – так звали жертву – сидел там в компании одиннадцати лакеев, терпеливо ждал прибытия на поверхность.

До чего же странно! Ремни удерживали его в кресле, пока кабина летела вниз, его желудок сжимался, чувствуя падение, но на самом деле он торопился навстречу собственной смерти. Спешил испустить последний вздох. Прожить последние часы. Но откуда же ему было знать!

Знать никому не дано, конечно. У смерти странная грамматика. Ты умираешь, он и она умирают, они умирают, но я – нет, такой формы быть не может. Никак не может. Все знают, что это случится, но никто не знает, когда.

Короче говоря, кабина шлёпнулась на землю, и сила тяжести с хрустом сдавила конечности Дианы, её желудок и грудную клетку, вынудила напрячь шею, чтобы голова не свесилась набок. Теперь-то она жалела, конечно, что не уделяла должного внимания трёхчасовым ежедневным тренировкам; её на руках (у-ни-зи-тельно!) перенесли во флаер и усадили в кресло с высокой спинкой, с упором для головы. Ева же ничуть не раскаялась. «Мы могли торчать там и по пять часов, – проговорила она и судорожно вдохнула. – Вертушка совсем не то же самое, что… – выдох-вдох-выдох, – настоящая гравитация». Вдох. Пауза.

Флаер-прыгун загудел, подскочил, словно сиганувший из воды лосось, и полетел.

С жуткой силой тяжести ничего нельзя поделать, её надо просто перетерпеть, привыкнуть к ней, постепенно преодолеть. Но, когда флаер поднимался, на несколько секунд перегрузки превысили одно «же», и Ева испытала прилив ярости. Боги, до чего тяжело! Но потом корабль лёг на курс, она чуть повернула голову и увидела, какой пейзаж проплывает за иллюминатором.

Вид был потрясающий, в самом деле потрясающий, куда потряснее того, что можно увидеть с орбиты, намного разнообразнее и ярче. Это небо отличалось от космического монохрома: дымчато-голубое и бледное в центре купола, у рваного края горизонта оно становилось пурпурным, словно цветочный лепесток, и цвета плавно переходили друг в друга. Горчичные холмы и горы, зеленовато-желтые кусты и трава, многоугольники зданий. Флаер летел на запад, и вскоре береговая линия осталась позади; землю как будто оттащили, и вокруг было море, одно лишь море, с высоты казавшееся шлифованной твёрдой поверхностью, но она-то знала, что видит триллионы тонн воды – ты только подумай! – которая просто плещется себе в громаднейшем каменном бассейне, вопреки всякому здравому смыслу.

Вскоре опять показался берег, и почти сразу они приземлились у себя дома. Девочек вытащили из флаера и отнесли в дом, где они тотчас же уснули, измученные силой тяжести. Но даже сон был делом нелёгким, и Диана то и дело просыпалась – за каждый вдох приходилось платить болью в рёбрах, а чтобы перевернуться с левого бока на правый, требовались нешуточные усилия. Вечером они много времени провели в ванной комнате. Лакеи расставили по краям бассейна, в котором они барахтались, настоящие свечи – свечи! Они как будто опустились не только на дно гравитационного колодца, но и на дно истории, прямо в