Стеклянные дома - [46]

Пахло дымом и крепким кофе. Мокрой шерстью тянуло от прибывших позже, в сырой полдень.

В любой другой день, при любых других обстоятельствах, в бистро было бы уютно, безопасно и  комфортно. Бистро было убежищем. Но не сегодня.

Они смотрели в окно, на троицу полицейских, и у них было ощущение, что сквозь туман проступают дурные вести.

Отвернувшись от окна, Оливье бросил взгляд на Патрика Эванса.

Тот сидел. Ноги не держали его. Лея, сидевшая с ним рядом, держала Патрика за руку.  Матео стоял, положив руку товарищу на плечо.

Кого-то не хватало. Всего лишь одного человека.

Кати.

Хотя они были уверены, что знают, где она.

Сейчас, в этот самый момент, она все еще была жива.

Но как только появятся офицеры Сюртэ, и заговорят, она умрет. Все они понимали - что бы ни произошло, как бы это ни произошло -  не оставалось никакого сомнения насчет того, с «кем» это произошло.

Патрик дышал часто и неглубоко. Руки его заледенели. Глаза расширились.

Он ждал.

* * *

 - Когда вы вошли в ресторан, шеф-суперинтендант, у вас не появилось ощущения, что все уже всё знают? - спросил прокурор.

 - Появилось.

 - Но откуда? Им рассказала мадам Гамаш?

 - Нет, она ничего не рассказывала.

 - Откуда же они узнали? Все, что они увидели - лишь несколько полицейских автомобилей. Почему сразу решили, что это убийство?

Он определенно не ведает, что такое Три Сосны, подумал про себя Гамаш.

 - Когда появились местные агенты Сюртэ и расположились возле входа в церковь и около моего дома, всем деревенским сразу стало ясно, что что-то произошло. Они уже знали, что пропала мадам Эванс. Когда появился я в сопровождении шефа-инспектора Лакост, что ж… их страхи подтвердились.

 - А! Конечно. Какой я глупый, - проговорил прокурор. Развернулся к присяжными, изо всех сил демонстрируя смирение. - На секунду я позабыл, как хорошо деревенские знают вас, вашу работу и ваших коллег. Они даже знают, что шеф-инспектор Лакост теперь возглавляет отдел убийств. Ну, раз они знают вас, шеф-суперинтендант, вы наверняка так же хорошо знаете их.

Говорил он это, стоя спиной к Гамашу, но посыл был очевиден.

Естественная, правильная и необходимая граница между полицейскими и подозреваемыми размывалась, если не стиралась полностью. А это, как намекал прокурор, крайне непрофессионально, возможно, даже подозрительно.

 - Совершенно верно подмечено, - проговорил Гамаш. - И в этом, как оказалось, огромное преимущество. Убийство можно продумать, просчитать. Но нельзя исчислить. Оно вовсе не сумма улик, подсказывающая, что кто-то замешан в убийстве.

Сейчас Арман Гамаш обращался напрямую к присяжным, и те переключили внимание с прокурора на шефа-суперинтенданта.

Месье Залмановиц, уловив перемену настроения публики, развернулся и уставился на Гамаша.

 - Убить заставляет не наличие подходящей возможности, а эмоции, - тихо, проникновенно начал Гамаш. Будто доверялся близкому другу. - Одна человеческая особь убивает другую. Иногда это происходит из-за вспышки неконтролируемого гнева. Иногда это тщательно подготовленный, рассчитанный план. Но общее у них - эмоции, вышедшие из-под контроля. Зачастую те, что сдерживались. Были похоронены, отсечены от личности.

Мужчины и женщины на скамье присяжных согласно закивали.

 - Всем нам знакомо чувство обиды, - продолжал Гамаш. - Большинство из нас хотя бы раз в жизни испытывал неподдельное желание кого-нибудь убить. Как минимум, мы желали кому-то смерти. И что же нас останавливало?

 - Совесть? - предположила молодая женщина во втором ряду присяжных.

 - Совесть, - повторил шеф-суперинтендант Гамаш, посмотрев на нее и отметив ее легкую улыбку.  - А может, трусость. Некоторые полагают, что это одно и то же. Что единственной причиной, не позволяющей нам делать что-то ужасное, является страх быть пойманными. Как бы мы себя повели, в конце концов, если бы имели гарантии того, что не попадемся? Если бы знали, что последствий не будет. Или, если бы нам было все равно. Если бы мы верили, что действуем во имя справедливости. Если бы мы верили - как в это верил Ганди - что есть суд превыше обычного земного суда.

 - Протестую, - выдал прокурор.

 - Основание? - поинтересовалась судья Кориво.

 - Неуместность.

 - Это ваш собственный свидетель, месье Залмановиц, - напомнила судья. - И он отвечает на вами же заданный вопрос.

 - Я не просил лекции о природе убийства и совести.

 - А может, стоило бы, - проговорила судья, бросив взгляд на часы, встроенные в ее стол. - Сейчас самое время прерваться на обед. Продолжим через час.

Она поднялась, и, под скрип отодвигаемых стульев, шепнула Гамашу:

 - Я предоставила вам достаточно свободы действий. Следите за собой.

Он еле заметно кивнул, дав понять, что услышал, и тут же поймал взгляд прокурора, яростно запихивающего бумаги в портфель.

Когда судья ушла, а присяжные стали понемногу покидать места,  месье Залмановиц, наконец дозрев, промчался по залу к Гамашу, спускающемуся по ступеням со свидетельской скамьи.

 - Что, к чертям, происходит?! - вскричал прокурор. - Что, нахрен, ты делаешь?!

Гамаш покосился в сторону присяжных, последние из которых просачивались в двери из зала, и наверняка все слышали.