Стеклянные дома - [11]

 - Может, нам стоит рассказать? – спросила Жаклин.

 - Что мы можем рассказать? – возразил он, стараясь говорить тише. – Да и кому?

 – Месье Гамашу, конечно, - ответила Жаклин.

 - Нет, - отрезал Антон. – Обещай, что не станешь этого делать. Мы же не знаем, что это такое…

 - Но у нас есть отличная версия, - настаивала она.

 - Но мы не знаем наверняка, – Антон понизил голос, когда на него воззрился шеф-повар. – Может быть, оно исчезнет.

У Жаклин были свои причины беспокоиться, но в этот момент она полностью сосредоточилась на том, как реагирует на незнакомца в черном Антон.

* * *

Арман сидел с книжкой в бистро.

Он чувствовал на себе взгляды. Все с одинаковым посылом: «сделай что-нибудь с этой штукой на деревенском лугу. Заставь ее исчезнуть. Какая польза от того, что сосед руководит Сюртэ, если он не способен нас защитить»?

Закинув ногу на ногу, Гамаш прислушался к шепоту огня в камине. Ощущал тепло, аромат дыма и сверлящие спину взгляды соседей.

Возле очага имелось очень удобное кресло, но он сел возле окна. Отсюда он мог видеть фигуру на лугу.

Как и Рейн-Мари, Арман заметил, что к обеду постепенно перестал думать о незнакомце как о «нем». Существо превратилось в «это».

Гамаш лучше всех понимал, насколько это опасно. Насколько опасно лишать человека человеческой сущности.  Потому что при всей странности поведения, под плащом находился именно человек.

Гамашу заинтересовала его собственная реакция – он желал, чтобы оно куда-нибудь делось. Хотелось пойти и арестовать это. Его.

За что?

За нарушение его, Гамаша, душевного равновесия.

Невозможно без конца повторять каждому, что тут нет угрозы.  Потому что он сам в этом не уверен. Он знал лишь, что не может ничего сделать. Тот факт, что он глава Сюртэ, делал это невозможным.

* * *

На присяге Рейн-Мари стояла рядом с ним. Гамаш в офицерской форме – золотые эполеты, золотая тесьма и золотая пряжка на поясе. И награды, которые он надевал редко и неохотно. Каждая награда напоминала ему о событии, которого не должно было случиться. Однако оно случилось.

Гамаш стоял твердо, непоколебимо.

Сын и дочь наблюдали за ним. Его внуки видели, как он, воздев руку, клянется защищать Служение, Честь, Правосудие.

В полном зрителей зале Национальной ассамблеи присутствовали друзья и соседи.

Жан-Ги Бовуар, его давний помощник, а теперь и зять, держал на руках собственного сына.

Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в главном управлении Сюртэ. Снова в роли заместителя.

 - Кумовство? – спросил Бовуар. – Нерушимая квебекская традиция.

 - Ты же знаешь, как я чту традиции, - улыбнулся Гамаш. – Но ты заставляешь меня признаться, что ты самая лучшая кандидатура на эту должность, Жан-Ги, и комитет по этике со мной согласен.

 - А тебе неловко?

 - Oui. В Сюртэ нынче меритократия. Так что давай не…

 - «Не облажайся»?

 - Я хотел сказать, не забудь круассаны, но и это тоже.

И Жан-Ги ответил: «Oui. Merci». И смотрел, как шеф-суперинтендант Гамаш пожимает руку главному судье Квебека, потом поворачивается к переполненному залу.

Он возглавил организацию из нескольких тысяч людей, ответственных за защиту провинции, любимой Гамашем всем сердцем. Население провинции он воспринимал не как потенциальных  жертв и преступников, а как братьев и сестер. Равных себе, требовавших уважения и защиты. И лишь иногда попадавших под арест.

 - Видимо, работа, - сказал он как-то Мирне, - это не только коктейльные вечеринки и обеденные клубы.

Фактически, за последние пару месяцев он провел множество встреч с главами  различных департаментов, входил в курс дела, узнавал, какова ситуация с организованной преступностью, с наркоторговлей, убийствами, киберпреступлениями, отмыванием денег, поджогами и кучей всего остального.

Стало моментально понятно, что градус преступности гораздо выше, чем он мог себе представить. И повышается с каждым днем. А основное, что влечет за собой хаос – торговля наркотиками.

Картели.

Они - источник большинства болезней: убийств, бандитизма, отмывания денег, вымогательства. Грабежей, изнасилований. Бессмысленной жестокости, проявляемой молодыми мужчинами и женщинами от отчаянья. Старые города уже заражены. Но тем не ограничилось. Гниль распространилась на провинцию.

Гамаш знал, проблемы растут, но масштаба бедствия себе даже не представлял.

До сего дня.

Шеф-суперинтендант Гамаш проводил свои дни, погрузившись в гнусность, скверну, печаль, ужас. А потом возвращался домой. В Три Сосны. В убежище. Чтобы посидеть у камина бистро в компании друзей или уюте своей гостиной с Рейн-Мари. С Анри и смешной маленькой Грейси, вертящейся у ног.

Он оставался цел и невредим.

До той поры, пока не появился темный незнакомец. И отказался уходить.

* * *

 - Вы пытались еще раз с ним поговорить? – спросил прокурор.

 - О чем? – вопросом ответил шеф-суперинтендант Гамаш, сидя на скамье свидетеля. Отсюда он видел людей на галерее, обмахивающихся листками бумаги в попытке сотворить хотя бы легкое дуновение свежего воздуха, побороть ужасную жару.

 - Ну, например, спросить, зачем он здесь стоит.

 - Я спрашивал. И при любых других обстоятельствах вы задали бы мне вопрос  - почему я, офицер полиции, преследую гражданина, просто стоящего посреди парка и занятого каким-то своим делом.