Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник - [101]

— У вас не любят одиночек? — подала голос Нуарейн. Яр помотал башкой.

— Не то чтобы не любят. Были у японцев такие бойцы — ронины. Самураи, потерявшие хозяина, но не погибшие вместе с ним. Их-то зачастую «не любили». Но уважали, если обстоятельства соответствовали. Одиночки у нас — им сродни. Только им ещё хуже. Ронинов не любили другие, а одиночки сами себя не любят. В них нет духа стаи, нет единства. О продолжении рода не помышляют — у них ведь, по их разумению, и рода-то нет никакого. Часто с ума сходят лет через пятнадцать-двадцать. Витольду повезло: он в вас Стаю свою обрёл. И когда к нам пришёл, это уже чувствовалось. Почему Влас на Ночном Совете окрысился на Бэрринга, когда тот предложил приманку Седому? Он же до конца думал, что Витольд попросту из другой Стаи. Я его тогда окоротил. Одиночка — сам себе и голос, и вожак, и волхв. Даже если его примут куда, он никогда старшего слушать не будет. Только Первого волка, и то, если тот его сильнее. Потому взрослых одиночек и принимают к себе редко. Разве что щенками берут или подростками, и то не всегда. А я как его увидел, сразу предложил к нам уходить.

— Почему? — с интересом спросила Рива. Она слушала рассказ Яра как занимательную историю, и даже в глубине зрачков не отражалось прежней тоски.

— Силён он был, — просто ответил Яр. — Мог сам вожаком со временем стать, новый род от себя повести. Люблю таким помогать. Во-первых, помощь, сильному оказанная, — не жалость и не унижение. Честь это — и тому, кто помогает, и помощь принявшему. Во-вторых, кто знает, чем лет через пятьдесят, скажем, откликнется такая поддержка? — Яр с умной миной воздел указательный палец. — Слово такое есть, «политика».

Когда под сводами еловых ветвей отзвучал смех, Нуарейн поинтересовалась:

— И что же, Влас раньше не догадался, что Витольд одиночка?

— Да что ты, — Яр махнул своей лапищей. — Влас тогда в подмастерьях ходил. Первые уши и глаза у меня тогда иные были — Слав. Старый, надёжный, крепкий как дуб и такой же непрошибаемый. Витольд, помнится, вежество наше принимал, да как всякий одиночка плевать на него хотел. Это потом я уже понял, что не от гордости излишней, а оттого, что у него Стая иная. Говорил он тогда с нами… нагло. Чересчур даже, пожалуй. Ну, Слав вспылил да прямо в общинном доме на кулаках с ним и вышел меряться. Н-да… а как очнулся да умылся, первым сказал: к себе его надо брать.

— А Витольд отказался, — негромко произнесла Рива. — Не захотел Агентство бросать.

— Кто ж семью свою бросит? Тем паче, не богами свыше данную, а самим выбранную. К нему уж и волчицы наши липли так, что без лома не отдерёшь, и Слав посулами сманивал, и я сам с ним трижды три раза говорил — всё впустую. Любили его у меня, привечали, да он редко заходил. Разве что по делам. Вроде как не скрывал ничего, но и сердца на рукаве не носил — норов не тот. Одна вот история с ним была, характерная. Кровососы на наших границах шибко шалили, молодёжь ихняя решила силы в настоящем бою попробовать. Мы продолжения войн не хотели, мир уж давно, но и спускать такое непотребство было не с руки. Я к вам послал гонца, а пока тот ехал, позвонил Светлову да договорился как положено. — Яр хитро прищурился. — Витольд приехал, мордой повертел и говорит, мол, двоих бойцов мне дайте в подмогу на всякий случай, а там уж сам разберусь. Я бы сам с ним пошёл, да невместно было. Сына отправил — Волода — и Лиховоя, волхва своего. Ну, шамана, по-вашему. Чтоб, значит, потом из первых рук всё узнать. Волод мне потом и поведал, как дело было. Вышли они на место, затаились, как положено, и ждали молодчиков этих. Дождались, как появятся. Витольд велел моим сидеть тихо, вышел к вампирам: так и так, значит, раз столь осмелели, что на землю Стаи лезете, так уж будьте любезны — через меня проходите. Те клинки да когти наружу: «Какого хрена ты, волосатый, тут условия ставишь?». А он доску шахматную карманную из-за пазухи достал и на землю поставил. Говорит, мол, силы у вас точно поболе моей будет — вас семеро, я один, да только за мной вся земля моя. А что вы, дурнее простого хвостатого будете? Или чести не осталось? Те посовещались, да видать, проняло их. Старший у них гонору изрядного был, ногой топнул: «Давай, — говорит, — потягаемся на цветном поле. Только если проиграешь — не обессудь, порвём тебя на мелкие тряпочки». Витольд ему ответил в том смысле, что «сперва победи, а там видно будет». Ну и уселись играть. При звёздном свете. Это, чтоб вы понимали, — новолуние тогда было, а значит, и мы, и кровососы в полной силе. Ну, Витольд их и обставил в двадцать минут. С нашими-то скоростями да реакцией — много ли времени на партию нужно? Сам их старшой последним играть сел. Дольше всех с ним Одиночка возился. Минут пять, не меньше. А как победил, без перехода говорит: «Хочешь знать, в чём ошибся?» Волод говорил, тот аж поперхнулся. Потом отвечает, мол, хочу. Показывай. Ну так, чуть ли не до первых теней он их по шахматной доске и гонял. А уж под утро спросил: понимаешь теперь, почему на наши земли лезть не надо? Старшой вампирский ему: «Почему»? Витольд усмехнулся так невесело и говорит: «Потому что я их местному волхву три партии из пяти проигрываю. Вот и думай». Поднялся, шахматы собрал и в кусты канул, как в омут. Те в затылках почесали и разошлись от солнца прятаться. Да и не приходили с тех пор. Это я уже потом понял, что он про Светлова говорил — не про Лиховоя. Сроду они с ним в шахматы не играли, не до того было. Тогда и уразумел окончательно, что от вас его не забрать, раз он ваших по-стайному величает.