Стеклянная свадьба - [55]

После окончания программы я была рада вернуться домой и отдохнуть. Я легла в постель, зная, что он уже не позвонит. Когда я проснулась в час, то принялась слоняться по дому в ночной рубашке, опять ощущая тоску по Питеру и глядя на оставленные им вещи. В холле висели две старые спортивные куртки – я вдохнула такой знакомый запах. Внизу стояли его резиновые сапоги – он носит десятый размер, – я сунула ногу в один из них. Дом по-прежнему напоминал о его присутствии. Я представила, как он входит в дверь. Подумала обо всем, о чем хотела бы рассказать ему, и тогда вспомнила, что его здесь больше нет. Я ощутила огромную пустоту, не просто потерю, но огромную утрату, словно он умер. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я посмотрела какое-то глупейшее дневное шоу. Пока я сидела, уставившись на экран, я рассеянно оперлась на край софы, под руку мне попалось что-то мягкое, и я подняла один из носков Питера. И теперь, когда я держала его обеими руками, я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Ход нашей жизни изменился навсегда, и мы никогда не сможем вернуть былое. Моя мать всегда говорит, что действие – лучшее лекарство от отчаяния, так что я заставила себя одеться и отправилась в сад подрезать кусты. И пока подрезала клематисы, я разговаривала сама с собой. Я дала себе клятву, что непременно оправлюсь от удара. Я перенесу боль.

Я приняла правильное решение покончить с нашим браком, и я пойду дальше. В конце концов, у меня еще долгая жизнь впереди. Почувствовав себя более сильной и повеселевшей, я посадила лилии «Звездочет», а Грэм в позе сфинкса лежал на лужайке. А когда я отошла, чтобы полюбоваться на свою работу, зазвонил телефон.

– Это Фейт? – услышала я приятный мужской голос.

– Да, – ответила я.

– Что ж, – он начал смеяться. – Я… видите ли… – снова попытался он что-то сказать. Я почувствовала, как запылали мои щеки, но тоже улыбнулась. – Послушайте, – сказал он. – Боже мой, это так трудно. Я Джосайя Картрайт.

– Да, я поняла, что это вы, – со смехом сказала я. – Привет!

– Привет, – усмехнулся он. – Я только что получил ваше сообщение, Фейт. Конечно, я помню. Как можно такое забыть? И… мне очень хотелось бы встретиться!

Апрель

Я почти не хожу в церковь. Наверное, в компенсацию за все те годы, когда мы ежедневно ходили на мессы в Сент-Беде. О да, у нас было достаточно месс, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь. И хотя теперь я отклонилась от прежнего жизненного пути, но все же не могу полностью отказаться от старых привычек. Если уж был католиком, как говорится… И это верно. Хотя я не была на исповеди больше десяти лет и не знаю, о чем рассказала бы. В юности я любила исповеди. Мне нравилось выходить из этой маленькой деревянной будки, ощущая себя абсолютно чистой. Монахини учили нас, будто наши души напоминают белые рубашки, испачкавшиеся от ежедневной носки. Они объясняли, что маленькие грехи могут оставить маленькие пятна, подобные пятнам от фломастера, яичницы или чая. Но смертные грехи, говорили они, оставляют большие грязные пятна, будто от кетчупа, черной краски или растительного масла. Они утверждали, что ходить к исповеди – все равно что помещать свои души в стиральную машину. А когда Лили спросила, при какой температуре их стирают – сорок или шестьдесят градусов, ее заставили написать двести раз: «Я не буду шутить». Но большинство из нас действительно верили, будто после исповеди наши души становятся ослепительно чистыми. Мне до сих пор хочется думать, что это правда. Иногда я даже испытываю соблазн совершить нечто по-настоящему греховное и затем исповедаться, чтобы ощутить это особое состояние отпущения грехов. Но нет, я не очень хорошая католичка. Как я уже говорила, я редко хожу к мессе – только на Рождество и Пасху. А поскольку Питер забрал детей и Грэма на Пасху, я позвонила Лили, чтобы узнать, не пойдет ли она со мной.

– Мы могли бы пойти в Вестминстерский собор, – предложила я.

– Спасибо, но нет, – ответила она. – Я уже договорилась пойти в церковь Святой Троицы в Бромптоне.

– Но это же англиканская церковь, – удивилась я.

– Да-а, – подтвердила она. – Но мне кажется, что я будущая англиканка.

– Я знаю подлинную причину, – со смешком заметила я. – Ты надеешься, что там будет много интересных мужчин.

– Фейт! – потрясенно воскликнула она. – Какой подозрительной особой ты стала в последнее время. Но, знаешь, – добавила она, явно поднося ко рту сигару, – там очень приятный викарий. Но самое главное – у них есть превосходный приют, где я могу оставить Дженнифер Анистон.

Так что в воскресенье на Пасху я отправилась в церковь одна. Я решила пойти в ближайшую церковь Святого Эдварда на Чизуик-Хай-роуд. В половине одиннадцатого я сидела там на скамье справа посередине, вдыхая едкий, но привычный запах ладана, воска и пыли. Я смотрела на большое распятие и скульптуры в свете церковных свечей, пламя которых колыхалось на легком ветерке. И я погрузилась в размышления о том, что произошло со мной за последние три месяца.

– Бог милосерден, – произнес священник. В январе я была абсолютно счастливой замужней женщиной. Бог милосерден. Три месяца спустя я оказалась обманутой женой, стоящей на пути к разводу. Бог милосерден. С мужем, живущим где-то в чужом доме. Давайте помолимся. Когда мы склонили головы, чтобы поразмыслить о чуде Воскресения, я подумала, можно ли будет воскресить и мой брак, хотя по-прежнему сомневалась, возможно ли такое. Потому что в нашей жизни теперь постоянно каким-то образом присутствовала Энди, делая ее «слишком переполненной». Во всяком случае, предсказательница, читавшая по пальцам ног, сказала мне, что я непременно разведусь. Какая же это неприятность. Какая неприятность! Я заставила себя сосредоточиться на службе, когда мы встали, чтобы прочитать «Верую».