Стеклянная клетка - [40]
Выше по набережной стояла забегаловка под названием «Матрос», куда и правда заглядывали речники с Дуная, и Густав Виг добавил там кружку, поскольку больше повезло: нашлось несколько завсегдатаев, готовых заложить с утра пораньше и потрепаться. Разговорился, между прочим, с одним, ходившим в настоящие плавания. Это был чернявый сухощавый человек с худым, выдубленным солнцем неподвижным лицом, как коричневый стручок. Пил он крепкую палинку, заказывая по стопке.
— Жизнь тут у вас — лучше не надо, — заявил он Вигу категорически.
— Это почему же?
— Ума для такой жизни не требуется. — И повернулся к нему по-военному четким движением. — Будем знакомы: Савитта, Эндре. С двумя «т».
— Виг, Густав, — представился Густи, обменявшись рукопожатием и сообщив для начала, что в отгуле сейчас, вчера был день его ангела, сегодня отмечает, вечером.
Тот зорким прищуренным взглядом молча уставился вдаль, будто присматриваясь к какой-то надвигающейся опасности, требующей неусыпного наблюдения. Виг тоже помолчал, затем, как бы в ответ на предыдущее, сказал, что ходить на судне — все-таки не в пример лучше. Собеседник опять не ответил, мельком только глянул на него, а Виг обстоятельно и не без мечтательности продолжал распространяться на тот предмет, какие, дескать, на корабле заботы. Никаких. Харч, жилье, ни жены тебе (которая вечно пилит, где был да опять пил да сколько потратил), ни детишек, ни квартирной ссуды, которую в сроки надо погашать; нынче здесь, завтра там, новые города, рестораны, женщины… чем не жизнь!
— Слушайте-ка, — перебил тот. — Жена есть у вас?
— Есть.
— И теща, и детишки, и долги?
— Все есть, — засмеялся Густав Виг. — А как же!
— Тянете, значит, свою лямку?
— Еще бы!
— Ну так вот: готов меняться с вами сейчас же, сию минуту. Идет?
И смуглая костлявая ладонь протянулась ему навстречу. Но Густав Виг не торопился ударить по рукам, этот резкий, откровенный жест смутил его своей внезапностью.
— И красное яблочко кислым бывает, — фыркнул Эндре Савитта (с двумя «т»). — Вот что я вам доложу. — И ткнул его в грудь сильным, твердым пальцем. — Это у вас тут жизнь — лучше не надо, — победоносно заключил он.
Бунт
Магдольне добираться домой близко, а Густи — далеко, поэтому за детьми по субботам заходит он, она же успевает до их прихода еще забежать в магазин, прибраться и даже обед состряпать по-быстрому. Так и в тот день, в субботу третьего августа, летела она опрометью домой, спеша для видимости опередить мужа (что ей и удалось), спеша с нечистой совестью, но тайным торжеством, еще бы: если вполне приличного вида газетчик, не какой-то грязный нахал или хулиган, и молодой, приметил, отличил ее — это что-нибудь да значит, жаль только, не перед кем похвалиться, к Юли обратно не побежишь и Густи не скажешь, мужику какой прок говорить о таких вещах, все равно не поймет, подумает еще, балда, будто ей этот парень приглянулся; рыжая Халлиха, та бы поняла, но и с ней не поделишься, хотя, знай она, позеленела бы от зависти, а с тетушкой Мартон, приветливой старушкой соседкой, которая за их детишками присматривает (и сегодня к ней придется на вечер отвести), с тетушкой Мартон как-то неловко. И Магдольна без дальних размышлений поставила быстренько воду и зашла в комнату переодеться, мимоходом посмотревшись, правда, в зеркало — и та, зазеркальная Магдольна Гомбар, слегка удивленным взглядом подтвердила: до чего изменили ее все-таки эта новая прическа, новый силуэт; даже походка словно чуть-чуть уже не та. Наклонясь, она схватилась было за подол, чтобы стянуть платье через голову, но выпрямилась, передумав: так недолго прическу испортить, а жаль, здорово у Юли получилось. Надо же: пивом! Скажи ей кто, не поверила бы, подумала, смеются.
И решила: нет, не буду переодеваться — и с замирающим сердцем бросилась на кухню за передником. Еще бы не с замирающим: слыханное ли дело, настолько новое платье не щадить, прямо так к плите становиться, для домашней возни, стряпни и прежнее бы сошло, затрапезное ситцевое. Но коли уж так все повернулось, того и гляди муж вернется, а обедом и не пахнет, нечего тратить время на переодевание. И, завязав перед зеркалом фартучек и тщательно оправив воротник, она поспешила обратно на кухню: вода закипела, скорей вермишель. Едва всыпала — дети с отцом тут как тут. И у обоих в руках по шоколадке: ну, конечно, балует их папка, это проще всего, она стирает, гладит, готовит на них, она им шлепка, если плохо себя ведут, а папочка — конфетку; что ж, не бранить же их за это, а ему попробуй втолкуй. Густав Виг отводит детей в комнату, раздевает младшего — старшая уже сама умеет, и отправляет обоих в постель: после обеда и дома полагается поспать.
