Стеклянная клетка - [42]

Густи и на это смолчал, съежась с уморительной гримасой, будто от страха, даже рассмешив ее.

— Ну правда, отстань, — мягче, просительней сказала она, пытаясь его урезонить. — Мешаешься ведь под ногами.

— Давай помогу, — предложил свои услуги Густи. — Раньше освободимся.

— И так вовремя успею, только не мешай. Да иди же ты!

Однако Густи не отстает, ему не вовремя хочется, а раньше, и Магдольне вдруг кровь бросается в лицо, она догадывается, на что намекает муж, и странное, испытанное у Юли ощущение, тогда еще отвлеченное, беспредметное, целиком овладевает ею, становясь осознанным и явным; но от Густи не отвяжешься, ужасно надоедливый и приставучий, надо его чем-нибудь занять, «на, хлеба нарежь и колбасы, только смотри, потоньше». Это у него ловко получается, это он умеет, а она тем временем ставит яйца варить. Только этот балда совсем распустился, лезет с дурацкими подмигиваниями, шуточки охальные отпускает, зачем, мол, яйца вкрутую, яйца — они и так яйца; а она еще сдуру попадается, большие глаза делает: «Что это ты мелешь?», а он: «Ну как же, это колбаска тугая быть должна, приятней ведь, когда тверденькая, кого хочешь, спроси».

— Ну вот, опять, и что только у тебя на уме! — ужасается Магдольна.

— Это у тебя, — не сдается Густи, — это у тебя с самого утра, кто мне на завтрак бутерброды с яйцами дал и с колбасой? Погоди еще, я вот тебе задам, долг платежом красен!

— Да замолчи ты, совсем ошалел!

— Ах, вот как! — вскипел Густи. — Ей бы радоваться, а она меня же честит. Ладно, хватит, — и бросил нож.

Магдольна промолчала, жалея уже о сказанном и недоумевая: чего это он сегодня разошелся, кобелем этаким увивается, а коли разошелся, чего тогда обижаться. Ни то ни другое не похоже на него. И продолжала потихоньку заниматься своим делом, не очень заботясь, что́ там ее недотрога муж. Очнулась (но тут уж прямо-таки вскинулась!), лишь когда Густи пребольно ущипнул ее за ягодицу. Она взвизгнула, Густи обратился в бегство, Магдольна за ним с веником, табуретки с грохотом полетели в разные стороны, он — хохотать, довольный, как малый ребенок.

Дверь из комнаты отворилась, на пороге выросла дочка. Губки кривятся, в глазах испуг. Густи, пробегая мимо, подхватил ее и, вскинув над головой, помчался с ней дальше; девочка, видя, что это всего-навсего игра, сама залилась смехом.

— Тише ты, сумасшедший, — прикрикнула Магдольна, — головкой за бельевые веревки зацепится, отпусти ее сейчас же!

Густи поднял стул, присел, усадив и дочку к себе на колени.

— Братик еще спит?

— Спит, — ответила девочка.

— Ну, что я говорила? — упрекнула его Магдольна. — Успел уже эту разбудить.

— Я?! А кто завизжал?

— Мам, чего ты завизжала? — допытывается Магдика.

— Да папка все твой, безобразник. Расходился совсем. На вот солдатика, поиграй!

Кто-то постучался с галереи, на матовом дверном стекле — тень внушительных размеров: Халлиха. Магдольна возвела глаза к небу и, послав ее вполголоса подальше, открыла. Рыжая Халлиха заглянула с жадным любопытством, но при виде мирной семейной идиллии лицо ее вытянулось, и она — для разнообразия — попросила на этот раз несколько стручков горького перца для гуляша: муж любит сильно наперченный. Магдольна поклясться была готова, что меньше недели назад видела у нее в кладовке целую связку красных перчиков, «не слопали же с тех пор, провал их возьми», — чертыхнулась она про себя, но без единого слова принесла два стручка, подала соседке.

— Верну на днях же, — пообещалась Халлиха.

— А! — махнула рукой Магдольна. — Да, что это я вам сказать-то хотела, постойте-ка… — начала было она, но осеклась, покосясь на мужа, и отступила к столу.

— Что? — навострила та уши, придвигаясь ближе.

— Да нет… ничего… — замялась Магдольна, взглядом указывая на Густи: потом, дескать, при нем не могу.

У рыжей Халлихи от разочарования вся физиономия пятнами пошла. «Ах ты, моя красавица красно-бело-зеленая, ходячий национальный флаг, как к празднику, и подкрашиваться не надо», — позлорадствовала Магдольна, решив обязательно Юли хохму эту передать: то-то нахохочутся с ней.

— Слушай, ты что ей хотела сказать? — спросил Виг, едва затворилась дверь.

— Я? — прыснула Магдольна. — Черта лысого хотела. Ровнешенько ничего! Просто из хорошего отношения к ней. Сбавила чтобы кило пять — от своего ненасытного любопытства.

— Однако ты сильна! — восхитился Густи. — Тоже, оказывается, можешь, если захочешь.

Дочка только переводила удивленные глаза с матери на отца, не понимая, чему они смеются, потом, захваченная общим весельем, сама принялась вторить им тонюсеньким голоском.

Проснулся и младший; отец повел детишек к тете Мартон. А Магдольна, наведя порядок на кухне и подтерев пол, пошла вздремнуть немножко на диване-кровати. Было полпятого. Бережно повесила она платье на плечики и, надев халат, подвернула подушку, чтобы та не касалась прически. Немного погодя пришел и муж, спустил тихонько брюки и прилег рядом в трусах и майке. Слыша, как он приподнялся на локте, Магдольна притворилась спящей. Некоторое время Густи пристально глядел на нее, потом схватил внезапно за нос.

— Пусти, дурак! Что ты будишь меня, — оттолкнула она его руку.